Засланный казачок

Гэбисты, прекратив шушукаться, одновременно уставились на задержанного. Монкайтис задумчиво пожевал губами, затем, подымаясь со своего места, сказал:

— Я скоро вернусь, Нестеров, а вы подумайте пока, как вам дальше жить…

Прошло десять минут, потом двадцать… но Феликс почему-то не возвращался. Мало того, вскоре Стаса перевели в другую комнату, куда старший дежурный смены изолятора Лукишкес лично доставил кофе, бутылку минералки и бутерброды с колбасой сервелат…

Феликс появился лишь через час.

— Что ж ты сразу не сказал, Стас, что у тебя… такая "крыша"?

— Какая? — спросил Стас, отставляя в сторону чашку с недопитым кофе (бутербродами он побрезговал, пусть сами тюремщики жрут свой сервелат). — Кстати, Феликс, распорядись, чтобы мне вернули мои сигареты!

— Я всегда знал, что ты умный мужик, но вот этой… хитрости, что ли, в тебе не подозревал, — пропустив его реплику мимо ушей, сказал Монкайтис. — Такой всегда с виду был простой мужик… как телеграфный столб или угол дома. Ан нет… оказывается, я все эти годы в тебе ошибался.

Стас так и не врубился, что это: похвала или, наоборот, хула? И что это за разговор насчет какой-то "крыши", о наличии которой даже сам всезнающий Феликс прежде не догадывался? Стас хотел было задать пару-тройку вопросов, чтобы уточнить, о чем идет речь, но… передумал: в таких случаях чем меньше слов, тем выше шанс и вправду сойти за "мудреца".

Феликс, помолчав немного, вдруг рассмеялся, чего раньше за ним как-то не водилось.

— Мне пора ехать в контору, Стас, — сказал он, надевая плащ и шляпу. — Тебя еще ждет небольшой сюрприз… Нет, не буду выдавать, в чем он состоит, а то обломаю тебе весь кайф.

Появившийся невесть откуда директор следственного изолятора Лукишкес пристально наблюдал за тем, как один из его сотрудников, сверяясь с описью, возвращает понасу[36] Нестерову изъятые у него вещи: портмоне, сотовый, органайзер, расческу и носовой платок, ключи от "Круизера" и, наконец, почти полную пачку сигарет и зажигалку.

Стас расписался под бумагой, что все его вещи возвращены в целости и сохранности, причем в тот момент, когда он вдруг застыл с ручкой в руке над этой бумаженцией — он просто задумался, о своем, о "личном", — директор Лукишкес даже как-то подался вперед, а его лоб покрылся испариной.

Стас нахлобучил на голову шляпу, но плащ надевать пока не стал, перебросив его через сгиб руки.

— Все? — спросил он. — Я могу быть свободен?

— Одну минуту, — сказал начальник тюрьмы. — С вами тут хотят поговорить…

Он и двое его подчиненных гуськом проследовали на выход. А через несколько секунд в помещение вошли двое мужчин, в одном из которых Стас узнал главного комиссара столичной полиции, номинально являющегося одним из заместителей министра внутренних дел, а в другом — старшего инспектора полиции Норвиласа.

Комиссар как-то пристально посмотрел на стоящего перед ним человека и, облизнув верхнюю губу, сказал:

— Господин Нестеров, в связи со случившимся мне поручено принести вам официальные извинения. Некоторые наши сотрудники, как выяснилось, допустили превышение своих служебных полномочий. В этой связи уже начато служебное расследование… Мне также поручено сообщить вам, что наше ведомство готово выплатить компенсацию за причиненный вам, вашему партнеру и деловому имиджу вашей фирмы ущерб. Ваш адвокат может связаться с нашими юристами и оговорить сумму компенсации, на которую вы можете претендовать… в рамках, конечно, разумного.

Стас, сохраняя рассеянный вид, выковырнул из пачки сигарету, щелкнул зажигалкой, закурил.

Поняв, что Нестеров не намерен хоть как-то реагировать на произнесенные им слова, комиссар легонько толкнул в бок Норвиласа, лицо которого буквально за последнюю минуту покрылось бурыми пятнами.

— Ну так это… — глядя куда-то в бок, сказал Ровер. — Я это… тоже приношу извинения… так сказать, лично от своего лица.

— Все? — спросил Стас. — Теперь-то я могу быть свободен?

— Да, конечно, — чуть посторонившись, сказал главный комиссар столичной полиции. — Еще раз извините нас за все произошедшее…

На улице, за воротами изолятора, Нестерова уже дожидались Мышка, которая подъехала сюда на своей машине, и Римас, которого выпустили минут на двадцать раньше Стаса.

Ирма, выскочив из машины, повисла на нем, как будто Стас откинулся после длительной многолетней отсидки…

— Ну все, все, — сказал Стас, отдирая от себя адвокатессу (он, признаться, тоже рад был ее видеть). — Привет, Слон! А что это у тебя под глазом? Это здесь тебе фингал поставили?

— Не, "аровцы" при задержании засветили, — распахивая объятия, сказал Римас. — А че это у тебя пластырь на фейсе? Тоже разок дали?

— Те же твои бывшие кореша постарались, — усмехнулся Стас. — Не одному тебе, Слон, все ходить украшенному шрамами и фингалами… и на мою долю, вот, перепало.

Мышка уселась за руль, "соколы" обосновались на заднем сиденье. Но прежде чем завести движок, она взяла с переднего сиденья объемистый пакет с эмблемой гипермаркета "Максима" и передала его брату.