Засланцы

– Постойте, постойте, – пытался оправдаться Синичкин. – Что же я вам плохого сделал?

– Я вас знать не желаю.

– А я вас люблю, – сказал Синичкин.

– И я вас люблю, – ответила Надя, – но это ничего не значит. Я знать вас не желаю.

– Но как же так? Если вы любите меня, а я люблю вас?

– Нет, это невозможно, – сказала Надя. – Давайте я поцелую вас, и всё! И навсегда!

– Давайте! – закричал Синичкин. – И навсегда!

Они поцеловались, и Надя сказала:

– Это был наш первый поцелуй и… – Она хотела сказать «последний», но Синичкин не дал ей договорить:

– Не первый. Мы с вами вчера целовались!

Что за дурацкая манера была у Синичкина – всюду соблюдать точность и скрупулёзность! Какое-то гипертрофированное правдолюбие. Ну кто считает – первый, второй? Да хоть сто тридцать второй! Говорит человек «первый», значит, пусть будет первый, а он спорит.

– Первый, – сказала Надя.

– Нет, второй, – возразил Синичкин.

– А я говорю, первый! – сказала Надя.

– Ну как же первый, когда первый был в тот раз! – настаивал Синичкин.

– А я говорю, первый, потому что тот раз не считается.

– Это почему же не считается?

– Потому что тот раз был против моего желания.

– Всё равно второй.

– Нет, первый и последний.

– Ну хорошо, пусть первый.

– Но всё равно последний.

– Как последний? – удивился Синичкин.

– Вы только не обижайтесь на меня. Я всю ночь сегодня не спала. Я боролась со своим чувством, но оно оказалось сильнее меня.

– Вот и прекрасно! – воскликнул Синичкин и вновь попытался поцеловать Надю, якобы в подтверждение своих слов.

– Нет, вы меня послушайте, – отстранилась Надя, – это очень важно. На вашем вечере мне удалось побороть своё чувство. То есть я теперь сильнее его, хотя оно и живёт в моей душе. Не перебивайте меня. Я поняла, что мы не можем быть вместе. Вы знаменитый артист, а я простая учительница. Я смотрела сегодня, какой вы на сцене и как вас все любят. И поняла, что мы не можем быть вместе. Что я могу противопоставить всему этому? Я, простая подмосковная учительница? И прошу вас, не возражайте мне. Всё это будут слова. Я, может быть, не смогу возразить вам, но чувствую, вот именно так я чувствую. Давайте расстанемся по-хорошему.

– Значит, – сказал Синичкин, – если бы я не был киноартистом, вы бы меня полюбили и мы не расстались бы?

– Ну конечно, – ответила Надя и ушла.

Вот такая история. Синичкин остался в беседке один. Сердце его разрывалось. Зачем он пошёл на этот идиотский компромисс! Ведь у него есть свои принципы. Если бы он не выдал себя за артиста, всё было бы нормально. Об этом он и сказал Семёнову прямо и откровенно:

– Понимаешь, если бы я не выдавал себя за артиста, мы бы любили друг друга беспрепятственно.

– Какая женщина! – говорил Семёнов, погруженный в свои мысли. – Ну я тебе скажу, я просто балдею.

– Ну правильно, – сказал Синичкин, – видишь, как важно быть тем, кто ты есть. Ты не выдавал себя за артиста.

– Ну, опять за своё! Заладил. Ты уж и на сцене отработал, как никакому артисту не снилось. Да, может, она тебя и полюбила за то, что ты артист! Вас ведь, артистов, девки ой как любят.

«Однако, – подумал Синичкин, – может, и действительно, не будь я артистом, ничего бы и не было. Может, и внимания на меня не обратила бы».

И представилось Синичкину, как подходит он к той же Наде на танцах, а она отказывает ему и уходит танцевать с Семёновым, нет, лучше с каким-нибудь артистом, ну, предположим, со Смоктуновским. Тут в сознание Синичкина ворвались слова Семёнова:

– Нам, простым смертным… чтобы на нас такая девушка посмотрела, знаешь, как на пупе вертеться надо. А ты только мигни – и все на тебя смотрят.

«А вдруг это всё уловки? – думал Синичкин. Он знал, что у женщин есть масса уловок. – Сначала завлечь, потом бросить. Чтобы я ещё больше влюбился».

– А, Семёнов, может, это она меня завлекает?

– Верняк, – сказал Семёнов.

– Может быть, она не так и проста, как кажется.

– Факт, – ответил Семёнов, – хитрющая.

– Может быть, это игра? – спросил Синичкин.

– Да они такие, я тебе скажу. Говорит «пол», а думает «потолок». Но я тебе скажу, есть исключения. Таисия – это человек. А какая у неё душа! Большая душа. Ты погляди на неё.

– Глядел, – отмахнулся Синичкин, занятый своими мыслями.

– Ну ведь сразу видно, что широкой души человек.

– Широкой, – согласился Синичкин.

Он стал продумывать план испытания. Он то продумывал этот хитроумный план, то просто ругал себя за то, что сразу не назвался своим настоящим именем. Проклинал себя за малодушие. И вообще не знал, что делать. Да ещё и Семёнов внушал ему:

– Тут главное – честным быть. Если женат, говорю, что женат. Если люблю, говорю, что люблю, и чтоб никаких.

А наутро судьба сама подсказала Синичкину, что ему делать. Судьба явилась Синичкину в виде администратора санатория, той самой, которая когда-то так гостеприимно встречала «Куравлёва».

Когда Синичкин шёл на завтрак, администратор сказала ему:

– Вы меня извините, товарищ Куравлёв, мы вас так любим, и лично я никогда бы в жизни не решилась на это, по мне хоть всю жизнь живите здесь без путёвки, но вот директор строгий, и потом паспорт… и вообще…