— А мы и не попадемся, — разглядывая свою крепкую белую руку с выпуклыми ногтями, сказал Марк.
— Не. затем идем, — подхватывая вилкой кусочек рыбы, подтвердил Алеша.
— Ты, Алешка, маленький, мы тебя в случае опасности загородим, — шутливо пообещал Шура.
— Очень я нуждаюсь в твоей защите. Ел бы лучше, чем язык распускать, — дернул плечом Алеша. Он не любил, когда его называли маленьким. Другое дело, если так говорила Оля.
— Спасибо, я поужинаю дома, — по лицу Шуры скользнула тень. — В последний разок с мамой.
— Я был у вас, она все глаза проглядела, дожидаючись тебя.
— Ты ей сказал? — испугался Шура.
— Что я — мальчик?
— Да, чуть было не забыл, — сказал озабоченно Федор. — Говорят, там на первых ролях бывшие благовещенские гимназисты ходят.
— Не вспомнишь, кто?! — живо откликнулся Шура. — Я из последних выпусков всех наперечет знаю.
— Полковника Рифмана отпрыск и этот, как его?.. Забыл, хоть убей! Да у них еще рысаки на ипподроме бегали?
— Донька Беркутов?!
— Он. Он самый! Так что берегитесь, ребята. Эти щадить не станут, уж больно вольготно и сладко им здесь жилось.
— Да, Беркутов с Рифманом крепко дружили в гимназии, да и жили они по соседству. Старика Беркутова в гамовское восстание убили. Полковник Рифман с семьей успел сбежать за границу, — размышлял вслух Шура. — А детки мстили и будут мстить…
— Эти будут, — подтвердил Марк. — По трупам станут шагать, по колено в крови и даже под ноги не взглянут.
После ужина, пригнувшись к краю стола, Федор строчил письмо Евгению в Хабаровск. Колька гремел на кухне посудой. Алеша приводил в порядок свои лекции и чертежи. А Шура и Марк, разложив на койке карту, путешествовали по Приморью и Приамурью.
— Все равно генералам здесь крышка, — говорил Марк. — Тут вот хребты идут, здесь тайга вековая, в Хабаровске наши. Смотри, белякам, кроме как за границу, податься некуда.
— Конец, разумеется, конец! — подтвердил Шура. — А народ-то от нас какой идет! Повоевали многие изрядно: Бородкин, Харитонов, Мирошниченко…
— Не считая меня, — откликнулся Алеша. — Я-то маленький.
— Экий ты злопамятный, — вскинул изогнутые брови Шура. — Кабы в росте, брат, было дело. Нас из Благовещенска будет ведь не двое, не трое, а сто человек. Заслон. Вдумайся в это слово: заслон!
Заспешивший в казарму Федор обнял на прощанье брата, тиснул его плечи:
— Женьку там за меня отругай! Пишет, черт, слова будто через сито цедит. Поди, все представляется, артист!.. Ты так ему и скажи: «Федор, мол, сердится. Сердится Федор!» И сам пиши, ладно? — Глаза у Феди подозрительно заблестели, стали еще уже. Он оттолкнул Алешу и стал застегивать шинель.
— Ты за Колькой-то присмотри, — строго, как старший, наказал Алеша. — Пристроить бы его куда на это время.
— Присмотрю. А насчет пристройства — не успеет он оглянуться, как вы уже дома! Верно я говорю, ребята?!
— Там видно будет, — усмешливо повел плечом Марк. Возвращаться домой до окончательного разгрома белых он не собирался.
Шура улыбнулся тоже. Оба они поднялись, как по уговору.
— А вы куда? — шагнул к ним растроганный и пытавшийся скрыть это Алеша. — Посидели бы, поговорили…
— Нет, завтра рано подниматься, — твердо сказал Марк, — да и Федя мне попутчик добрый!
— Идем, идем, — обрадовался Федор, — вдвоем-то шагать веселее.
— Втроем, — поправил его, накидывая на свои, ладные плечи пушистую дошку, Шура и торопливо пояснил: — Мне в типографию нужно… К секретарю ячейки.
Алеша глянул на него удивленно, но промолчал и склонился над койкой, заботливо прикрывая высунувшиеся из-под одеяла босые ноги братишки.
— К секретарю так к секретарю, — с шумоватой готовностью подхватил Федор. — Так и запишем: нашего полку прибыло! Айдате, хлопцы, за мной. — Они гурьбой вывалились на крылечко, Федор еще раз тиснул Алешу: — Евгения повидай сразу как приедешь. Узнай, в чем его оправдание, а то я на Женьку ужас какой сердитый!
— Ладно, постараюсь… Шагай швидче, а то всыплют наряд за опоздание.
— И то верно! Ну, Алеша, накостыляй там белым и за меня! — Широко расставляя ноги, Федор зашагал по заснеженному двору, прокладывая тропу, за ним двинулись остальные. В калитке он обернулся. Алеша все еще стоял на пороге, невысокий, стройненький, как девочка-подросток. Он помахал старшему брату рукой и таким остался в его памяти навсегда.
— Эк его задувает! Будь ты неладен! — воскликнул в сердцах Федор, поднимая воротник вытертой шине- ленки. — Сиверко из Якутии, и не задерживают его ни хребты, ни тайга…
— Ой-ой, дует ветер верховой, — притопнул подшитым валенком Марк. Он взял Федора под руку и хохотнул: — Хватай, Александр, бойца с того боку, защитим его своими телесами.