Заслон

Невысокий, дочерна загорелый человек кашлянул, одернул гимнастерку. Он пришел в Амурскую область через Якутию, минуя «читинскую пробку». По таежным тропам их сюда пробиралось двое. Если бы один погиб, другой донес бы в Благовещенск голос Ленина, голос партии большевиков. Который из них говорит: Дикий или Жигалин? Не все ли равно? Это говорит партия. Слушайте ее волю:

— …Поскольку советская власть имеет боеспособную и сильную армию, поскольку ведется агитация среди пролетариата Запада, поскольку позиция ее закреплена…

Мирно поскрипывает перо. Голос докладчика крепнет:

— На Дальнем Востоке положение иное. Тут советской власти приходится сталкиваться с большими и свежими силами японского империализма. — Докладчик шагнул к школьной карте, коснулся ее загорелой нервной рукой: — Перед партией встала дилемма — или вступить в борьбу с этими силами или пойти на уступки. Так возникла идея создания буферного государства. Необходимость существования «буфера» настолько ясна, что в ЦК партии этот вопрос не вызвал горячих прений.

Вздох, вырвавшийся из многих десятков грудей, пронесся по огромному залу. Представитель Центра спокойно разъяснил:

— Буфер — явление временное. И он нужен постольку, поскольку содействует укреплению советской власти. Впоследствии, вопрос должен быть пересмотрен.

Лицо докладчика посветлело, будто озарилось изнутри. Он повысил голос:

— Запомните, товарищи, коммунистическая партия в буферном государстве продолжает так же определенно проводить свои идеи. Каждый член ее должен неуклонно выполнять все директивы ЦК. Некоторые уступки, незначительные по существу, при создании буфера будут сделаны. Но эти уступки временные. Следует разъяснить массам, что идеи буфера проводятся с согласия Советской России, по директивам ЦК партии.

Прежде чем сказать свое мнение о буфере, Карл Кошарш почему-то находит важным рассказать о себе. Пестрота его биографии никого не удивила. Обычный путь интернационалиста. Кошарш обводит зал голубыми, как подснежники, глазами:

— Я в партии с мая восемнадцатого года, — подытоживает он. — Для того чтобы иметь влияние в буферном государстве, партии нужно удесятерить свою деятельность среди широких масс населения. А Красная Армия, как оплот революции, должна оставаться под постоянным и неослабным влиянием нашей партии…

— Некоторые товарищи здесь говорили, что буфер навязывают нам враги, — негромко начал свою речь редактор «Амурской правды» Караваев. — Замечание дельное: естественно, если бы не было врагов, то никакого буфера здесь и не создавалось бы. Мы должны образовать буфер, выгодный нашей революции, в противовес семеновскому, выдвигаемому Японией. Нам необходимо выполнить директиву Центра, чтобы не сделать ошибок, не повторить николаевских и владивостокских событий.

Караваева сменяет на трибуне человек стремительный и гневный:

— Все население области против создания буферного государства, — хрипло говорит он. — Все! — Он наливает воды и выпивает ее залпом. — Но… создание буфера необходимо, — дрогнувшим голосом уточняет он, — чтобы не ослабить сил, борющихся на польском фронте.

Рука устала писать. Эти речи волнуют и жгут, но нужно оставаться спокойным. Протокол должен быть точен и правдив.

— Товарищи! — голос Трилиссера загремел и выплеснулся из распахнутых окон в золотую, пронизанную солнцем пучину дня. — Поскольку буфер дает Центру возможность укрепить советскую власть, буфер приемлем!

По огромному залу прошло еле приметное движение. Кто-то пожал рядом сидящему товарищу руку. Кто- то шепнул с внезапно заблестевшими глазами: «А как же иначе? Там знают…»

Будто звонкоголосый ливень упал на истомленные зноем травы, и они зашумели, прямясь под свежим ветром.

— Ленин, — пронеслось из конца в конец огромного зала. — Сам Ленин!..

— Да, Ленин, — спокойно подтвердил Трилиссер, — именно Ленин выдвинул это предложение. Громадные размеры разрухи в хозяйственной жизни страны требуют напряжения всех сил на борьбу за укрепление ее экономического положения. А для этого необходимо прекращение любых военных действий. — Трилиссер помолчал и закончил тихо и проникновенно: — Временно отказываясь от власти Советов на Дальнем Востоке, мы делаем дело Красной Москвы. Помните об этом, товарищи, повседневно.

Так думали, так говорили, так решали судьбу своей области испытанные — ставшие не по своей воле амурцами — большевики.

Сумрачный зал быстро пустеет. Вениамин пронумеровывает исписанные листы и, прыгая через ступеньку, сбегает вниз. В темном вестибюле еще толпятся люди.

— Нам нужно, кроме того, подумать о детях, — доносится до него прерывистый от волнения женский голос, — которым мы должны смело смотреть в глаза, и сделать из них стойких в борьбе за правду людей, я не сытых зверей…