Заслон

Неестественно оживленный Пепеляев представил им Жданова как «посланца родины и вестника мира». Никто не улыбнулся на эту шутливую тираду. Все молчали, рассматривая большевика с пристальным вниманием.

«Уставились, будто я с луны свалился», — подумал Жданов с неприязнью и, кашлянув, спросил, не будет ли каких-либо вопросов.

Вопросов оказалось много, даже слишком много. От него ждали каких-то откровений, исключая возможность спрашивать самому. Жданов записывал каждый вопрос, а ответил всем разом, слово в слово повторив то, что уже было им сказано Пепеляеву. Снова воцарилось тягостное молчание, и опять первым нарушил его Жданов, грубовато и просто спросив;

— Что ж, так и будем в молчанку играть? Вы не за других, вы всяк за себя скажите: кто едет, а кто остается? Этак дело быстрей пойдет.

— Паазвольте… этот тон… — взвился вдруг толстяк с малиновой плешью, в чесучовой тройке. — Мы не на конюшне воспитывались и находимся не в Совдепии, а у себя. Да, да, у себя!

Жданов едва приметно усмехнулся. Наливаясь кровью, толстяк прохрипел:

— Это мне напоминает… паазвольте, господа офицеры, задержать ваше внимание. Я, как вы знаете, господа офицеры, был по роду своей деятельности тесно связан с майором Такаянаги…

— Вот оно что, — протянул насмешливо Жданов. — Но таких мы и не при…

— Паазвольте, молодой человек, я вас слушал, — запальчиво перебил его толстяк. — Так вот, в связи с наступлением Нового года майору пришла идея мирно договориться с амурскими большевиками. Но, как справедливо заметил Гельвеций, все, что недоступно чувствам, непостижимо и для ума. Майор обратился к ним так гуманно, интеллигентно, и вот, извольте видеть, ответ…

Он выхватил из жилетного кармана объемистый бумажник, стал в нем рыться. Пачка банкнотов выпала ему на колени, соскользнула на пол.

Пепеляев вскочил, поднял деньги, втиснул их в руку толстяка:

— Не разбрасывайтесь, ваше превосходительство.

— Гран-мерси… Вы позволяете мне, господа офицеры?

— Сделайте одолжение, ваше превосходительство! — раздалось разом несколько голосов.

— Гран-мерси. — Далеко отставив от выпуклых старческих глаз истрепанный листок машинописной копии, он начал читать с придыханием и свистом, откуда-то с середины:

«Итак, майор Такаянага, у нас с вами разговоров будет мало: слаживать оружие мы не намерены. Разрушения железнодорожной линии не бросим, ибо это парализует движение ваших банд, и мы даем возможность вести успешнее борьбу нашим советским войскам… Наше мнение по поводу находящихся японских войск в Сибири изложено в резолюции по текущему моменту Областного комитета революционного съезда трудящихся крестьян и рабочих Амурской области, которая вручена паразиту Ямада, а поэтому излагать наше мнение на особицу вам мы считаем излишним…»

Его превосходительство закашлялся, судорожно вздохнув, прохрипел:

— Читать дальше превыше моих сил, просто как в письме турецкому султану… — и, сложив листок, сунул обратно в бумажник. — Теперь вы видите, что это за люди? — спросил он посвежевшим голосом и сам же ответил: — Ехать к ним все равно, что сунуть голову в волчью пасть. Разве нельзя было с союзниками договориться?

— Стало быть, нельзя, — ответил Жданов, — а остальное все верно: выгнали их к чертовой матери из области — и дело с концом! Такаянага ваш… — Спохватившись, не сказать бы лишнего, он встал и шагнул к двери. И тотчас же поднялись и пошли за ним молодой полковник Буров и бывший командующий колчаковской дивизией полковник Бондарев.

— С этого момента между нами все кончено! — гортанно выкрикнул сидевший в углу весь в черном, с выбритыми до синевы щеками горбоносый человек. — Вы еще пожалеете об этом, дорогуши!

— Князь Чечуа, оставьте. Выездом из Харбина ведает Гиринское бюро, — тихо уронил Пепеляев и не двинулся с места, стиснув на коленях худые руки.

После ухода Жданова и офицеров все ощутили какую-то неловкость и стали расходиться один за другим, по-английски, не прощаясь. Оставшись один, Пепеляев молча постоял посредине приемной. В дверь заглянул вестовой. Лицо у солдата было глуповато-испуганное.

— Уберешь тут, — отрывисто бросил генерал и, выйдя в коридор, легким шагом направился во внутренние комнаты.

29

Очутившись на борту «Чайны», еще недавно русского судна, запроданного китайцам бежавшим в Шанхай владельцем, Булыга и его спутники затерялись среди других пассажиров. Английские таможенники, проверявшие документы, не обратили на них внимания, но зато долго и придирчиво пытали невзрачно одетого человека, назвавшегося амурским кооператором Морозовым Павлом — хотя Булыга голову отдал бы на отсечение, что его фамилия Жданов.

При помощи переводчика, русского, средних лет, желчного господина, два крепко сбитых парня пытались уяснить, что потребовалось в Харбине этому пришельцу из чужого и враждебного им мира.