Заставь меня остановиться 2 (СИ)

Где-то внутри меня появляется надежда, что все не так уж и плохо. Богдан, как минимум смотрел за тем, куда я направляюсь. Не просто так он появился здесь не с пустыми руками. Протягивает мне ладонь и приподнимает меня. Сам же стелет на траву в два слоя плед. Не задумываясь, плюхаюсь на него, подтянув колени к животу. Лукьянов тут же садится рядом.

— За дурака прости, это… Мадланя сказала, а не я.

— Ох уж эта Мандланя.

— Но ты… не прав, это уже точно я говорю. Чем больше запрещаешь, тем больше хочется. От строгих запретов никому еще лучше не становилось. Не давая своей дочери возможности одеваться и краситься, как бы ей хотелось, ты только хуже делаешь. От платья и косметики она не станет похожа на твою мать, если ты этого боишься.

— Откуда ты взяла эту хрень?! Ника не могла тебе такого сказать.

— Это мои выводы. Не надо держать свою дочь в ежовых рукавицах.

— Какие, к черту, ежовые рукавицы?! — вскрикивая, восклицает Лукьянов. — Я не запрещаю своей дочери носить платья, краситься и ходить на свидания. Это ее выбор. Она сама решает, как проводить свой досуг. Она сама стала рисовать вместо нормальных картин необъяснимую херню. Сама выбрала заочное обучение. Все сама. Да, я запрещаю ей ходить по клубам и пить. Да, чрезмерно ее контролирую, опекаю, как хочешь это называй, но это мое право. И меня не колышет один там был глоток или пять. И ты права, да, я дурак. Взрослые умные мужики тупят точно так же, как и необремененные с виду интеллектом подростки. И я, как ты сказала, как и все не идеален. Считай, что моя дочь — моя слабая сторона и я имею полной право психовать, если она удирает из больницы, никого при этом не предупредив, не отвечает на звонки и преспокойно попивает шампусик, пока я ломаю голову над тем, где она, — несмотря на, в каком-то смысле, гневную речь Богдана, от сердца отлегло. Не все так плохо, как нарисовало мое сознание. — И не смей вообще вмешивать сюда мою мать.

— Не буду. Извини. Может, Ника хотела сделать тебе сюрприз? — тихонько произношу я, после речи Лукьянова. И только произнеся это вслух, поняла какую чушь сморозила. — Прости, дурь ляпнула. Ну может, она хотела показать свою самостоятельность, типа уже не ребенок и ей не нужна гиперопека. Я же тоже в твоем доме напилась впервые с последствиями. Ты же не поставил на мне крест. Не жести.

— Это разные вещи. Ника не просто напилась разочек, но и еще какую-то дрянь приняла, после которой три недели пролежала в клинике у знакомых в полном неадеквате, хотя должна была быть в токсикологии. Я думал, что получу на выходе овощ с нулевым интеллектом и вечно стекающей слюной. Я за эти сраные двадцать один день состарился лет на десять махом. Так что давай ты не будешь рассуждать правильно ли я себя веду, когда моя дочь безалаберно сбегает из больницы, не отвечая на мои звонки. Обжегшись на молоке, дуешь и на воду.

— Я же ничего не знала, — становится стыдно. И неловко от затяжного молчания, во время которого каждый из нас явно обдумывал сказанное. — Так вот почему ты обижаешься на Егора. Он рассказывал. Ты попросил его за ней присмотреть, а он… не присмотрел.

— Обижаюсь я на себя, на него злился. Это все же моя ответственность, я прекрасно знал, что у Ники что-то не так. Понимал это, но скидывал на подростковый возраст. Залезть в душу пятнадцатилетней девчонке крайне сложно. Да и не способен я на это. А сегодня как чувство дежавю. Накрашенная по самое не могу, пусть и не с размазанной краской, трубку так же не берет, зараза.

— Ну все же в итоге обошлось и тогда, и сейчас, — откидываю голову на плечо Лукьянова.

— Обошлось. Спасибо Измайлову, мне бы еще и другие последствия пришлось разгребать, если бы не он.

— А он здесь каким боком?

— Я был на дежурстве. Как по закону жанра была такая запара, что физически не мог выехать домой сразу. Егор, аналогично Нике, трубку не брал. Кому я еще мог позвонить?

— Ясно, — все, что могу выдавить из себя.

Почему-то в этот момент мне становится очень жаль моего Лукьянова. Жить из-за постоянного чувства обиды на самого себя, да и существовать как на пороховой бочке, ежедневно опасаясь за своего ребенка, то еще «удовольствие». Перевожу на него взгляд и провожу рукой по чуть отросшим волосам.

— Ложись, — выпрямляюсь и указываю взглядом на свои ноги. Знаю, что Лукьянов обожает, когда я копошусь в его волосах. Вот и сейчас он без слов кладет мне голову на ноги и закрывает глаза.

Зарываюсь одной рукой в его волосы и принимаюсь гладить, в очередной раз разглядывая его лицо под тусклым светом фонаря.

— Слушай, а почему Ника уже в универе учится? Ей же только восемнадцать исполнилось.

— Она закончила школу экстерном.

— Понятно… умная.

— Да. В меня пошла, — как ни в чем не бывало бросает Лукьянов.

— Корону не подправить случайно?

— Не ношу сей аксессуар. И тебе не советую. Аня?

— А?

— Давно хотел сказать — перестань гуглить члены, его аналоги и патологии. Нездоровая у тебя любовь к ним.