Заставь меня влюбиться

Единственное, что сейчас ясно, как белый день: я ни черта не разбираюсь в людях. Тот, кто казался самым близким и понятным, кому хотелось довериться и раскрыть все секреты, в одно мгновение стал чужим и далеким. И больше мне не хотелось переживать подобное. Никогда. Правду говорят: тот, кто ближе, ранит больнее. И мне не повезло испытать это на себе.

Когда стемнело, пришла Солнцева.

— Я на пять минуточек. — Она застыла возле двери.

— Правильно, не заходи. — Промычала я из своего укрытия. — Если твои родители не могут вспомнить, болела ли ты этой гадостью в детстве, то лучше тебе совсем не знать, что это такое. Мне кажется, что я вот-вот сдохну!

— Мне очень жаль, Машка, — Аня поглядывала на меня из-за угла. — Чем я могу помочь?

— Мне радостно уже оттого, что ты просто пришла. Пыталась читать книгу, не идет. Смотреть телевизор — та же ерунда. Еще и глаза, как у бомки. Заплывшие. Врач советовала закладывать мазь, вроде как завтра станет лучше. Проверим.

— Значит, слушайся.

— Выхода нет, жру лекарства. Как твоя диета?

— О-о-о, — Солнцева опустилась на пол. — Конец диете. Всем сразу.

— В смысле?

— Вчера парень, который провожал меня до дома… Он… в общем, поцеловал меня. Или я его. Не знаю, как так вышло.

— А как же мой брат? — Усмехнулась, зная, что в каждой шутке есть доля правды. — Как же эта боевая макака, с которой вы уже полгода переглядываетесь, как осужденные пожизненно на выгуле?

— Не знаю, когда я успела превратиться в шлюшку, Мань. Но стоило ему сказать, что у них чисто мужской коллектив, работают сутками и лезут друг на друга уже, как полярники, у меня словно перещелкнуло. Вряд ли у меня что-то с Пашкой получится, все одна да одна, ну и налетела я на этого провожатого, как голодная белка на орехи. Целовалась, как в последний раз, честно. Думала, челюсти вывихну. Хорошо, отец на сотовый звякнул, так бы фиг разлепились.

— Да ты развратница… Фу!

— Мне ужасно стыдно, поверь. Теперь этот тип с утра названивает, а я трубки не беру. Нервничаю, ем и ненавижу себя. Так что у меня теперь гамбургерная диета и детокс на чебуреках… Мое плоскожопие от природы скоро обрастет толстым слоем жира…

— Очуметь…

— А еще я сейчас пошла в салон и волосы высветлила. — Анька сняла капюшон. В дверном проеме мелькнула ее светлая макушка. — Не знаю, зачем мне это нужно было, легче-то явно не стало.

— Ну, ты даешь, мать. — Я приподнялась с подушки, разглядывая стог сена на голове подруги. В принципе, ничего удивительного: Солнцева — экспериментатор. Просто поражали мотивы содеянного.

— А ты как? — Она улыбнулась. — Упорхнула вчера с хозяйским сынком. Вся такая серьезная, нахмуренная!

— Все нормально.

— И это все?

— Да.

— А что было-то? Я ведь о твоем счастье пекусь, переживаю. Пошла на свидание, не накрасилась, не приоделась. Прям Дева Мария! По нему же сразу видно, что привыкший, чтоб девки сами на шею прыгали. Красивый, состоятельный, холостой! А она вырядилась в свитер и джинсы. Тьфуй!

— Ох, Ань… Так я накрасилась. А он сам меня и умыл.

— Что-что?!

— Нет, правда. Он, вообще, какой-то странный, приходится все время быть настороже. Жду подвоха, не могу расслабиться. Слишком милый, слишком заботливый. Судьба не может сделать мне такой подарок. Видимо, очень хочется ему выиграть спор. Наиграется и бросит. Вот увидишь.

— А что вчера-то было?

И я рассказывала Аньке все подробно и обстоятельно, заставляя охать так громко, что несколько раз из своей комнаты выглядывала мама. Качала головой, глядя на развалившуюся на полу в коридоре Солнцеву, и закрывала обратно дверь.

— А у Пашки это неизлечимо, по ходу. — Заключила подруга, вставая и отряхиваясь.

— Вот именно. Так что подумай сто раз, нужен ли тебе такой экземпляр.

— Пожалуй, мне было бы с ним не скучно. Это как минимум! Ой, — голос Ани прервался. Послышался щелчок замка, звук открываемой двери. — А вот и Рэмбо вернулся. Первая кровь!

— Ох ты ж, — это уже голос брата. — Уснула башкой в ведре с перекисью?

— Что? Иди ты, знаешь куда?! — А это уже мне. — Маш, я пойду, мне пора. Позвоню завтра. — Послышалась возня. Видимо, этим двоим было тяжело разойтись в прихожей, не передушив друг друга. Пашка был не в духе, а, значит, обмен любезностями на сегодня был окончен.

Я сползла по подушке и накрылась одеялом, оставив одни лишь глаза. Отвернулась к окну. Бросила взгляд на телефон. Тишина.

— Маш, — Суриков стоял в дверном проеме. Не дождавшись ответа, снова позвал. — Ма-а-аш!

Голос звучал виновато и расстроено. Братец топтался в проходе, подбирая слова.

— Я ведь хотел, как лучше. Чтобы у тебя было все самое …

— Уходи! — Собрав последние силы, запустила в него тапком-зеброй. — Уходи, понял?! И не разговаривай со мной больше! Никогда!

Меня затрясло от обиды. От всего, что навалилось на меня враз. От жестокого поведения брата. Из-за болезни. И потому что Дима не писал и не звонил.

— Я…

— Вали!