Заставь меня жить (СИ)

Два часа спустя я расслабленно разглядываю отблески свечей в высоких окнах Большого зала и как никогда чувствую себя бесконечно счастливым оттого, что у меня ничего не болит, а подозрительные видения, к счастью, оставляют в покое. К счастью, рана на подбородке оказывается пустяковой, а головная боль проходит так же быстро, как и появилась. О том, что она не давала мне покоя во время матча, я никому не говорю.

Рон и близнецы восторженно обсуждают матч и уже грезят о победе над Пуффендуем в конце ноября. Гермиона и Джинни переговариваются в полголоса, то и дело поглядывая на шумных парней с искренними улыбками на губах.

От бесцельного созерцания меня отвлекает чьё-то деликатное прикосновение к плечу. Прежде чем обернуться, я отмечаю, как одновременно замолкают друзья и с каким подозрением они смотрят на того, кто потревожил меня.

Хм, а ведь, действительно, необычно.

- Поздравляю с победой, Поттер. Ловко ты меня обыграл.

Уголок губ Малфоя вздрагивает в намёке на вежливую улыбку, но он тут же возвращает своему лицу привычное выражение лёгкого высокомерия.

Благодарю слизеринца, а когда он возвращается к столу «изумрудного» факультета гордой походкой, возмущённое шипение Рона наверняка слышат все присутствующие в зале:

- Ему-то что понадобилось от тебя?

Друг слишком явно пялится на кого-то за моей спиной – к гадалке не ходи, так легко понять, чья персона возбуждает в нём столь неприкрытое негодование.

Осознав, что спокойно поесть мне не удастся, я не без сожаления смотрю на полные блюда еды и выхожу из-за стола. Вне всяких сомнений, Рон неотступно следует за мной, ибо он не оставит меня в покое, пока не получит объяснение, способное его удовлетворить.

Я решаюсь вновь заговорить, только когда за нашими спинами закрываются двери Большого зала:

- С чего ты взял, что Малфой разговаривает со мной только из корыстных побуждений? Ты же слышал, он…

Мне не удаётся закончить мысль – нетерпеливый взмах широкой ладони и последовавшая за ним гневная речь окончательно обескураживают меня:

- Ты что, не замечаешь? Они все – самые настоящие лицемеры! И Ромильда, и Малфой! Пытаются подружиться, втереться в доверие, а всё из-за того…

- Что я – Избранный, да? Это ты вновь хотел сказать? – перебиваю друга не без яда в голосе, выделяя ударением слово «избранный».

Рон замирает на нижней ступени парадной лестницы. К счастью, кроме нас, здесь больше никого нет.

- Угадал. Пойми, Гарри, так оно и есть. Слишком явен их интерес к тебе.

Голос Рона резко падает на последней фразе, кажется, затухает весь его гневный запал. Буркнув: «Хотя это тебе решать, с кем дружить», он обходит меня и тяжело поднимается по лестнице, а я провожаю взглядом его широкую спину.

Истина медленно открывается мне. Он боится, что я в силу своего, якобы, тщеславия, начну общаться с аристократом Малфоем и красавицей Вейн, забыв о старых друзьях. Поразительно, откуда в его рыжей голове подобные мысли?..

Немного повременив, возвращаюсь в башню Гриффиндора. Видимо, Рон уже в спальне. Тихо вздохнув, призываю пергамент, перо и чернильницу, устраиваюсь в кресле, стоящем в дальнем углу гостиной. Расправив бумагу на коленях, задумчиво грызу кончик пера.

Никогда ранее шрам не беспокоил меня. Конечно, я не сразу привык к нему и первое время хмурился, глядя на своё отражение в зеркале, но чтобы он болел…

Да, именно шрам становится источником утренней головной боли. Я понимаю это, когда бессознательно прикасаюсь к нему в раздевалке после матча и, стоит заметить, данное открытие нисколько не радует меня. Не зря Гермиона переживала за меня, ох, не зря…

Никто из ныне присутствующих в Хогвартсе не знает о моей проблеме, а тот единственный человек, кому я мог бы рассказать о ней, сейчас отсутствует. Что уж говорить о видениях…

Но ведь если я не могу поговорить с Сириусом с глазу на глаз, я могу написать ему письмо. Чем, собственно, и занимаю себя в ближайшие двадцать минут. Далеко не в первый раз сталкиваюсь с проблемой изложения собственных мыслей на бумаге, тем более таких необычных, как мои, но вскоре складываю пергамент втрое и, призвав тёплую мантию, отправляюсь в совятню.

Густые сумерки окутывают окрестности замка, снежное одеяло переливается россыпью драгоценных сапфиров – жаль разрушать такую красоту, но я запахиваю мантию и прокладываю извилистый путь среди снежного «моря», пересекаю замёрзший ручей, а затем поднимаюсь в гору прямиком к высокой башне с множеством маленьких окошек. Тёмные фигурки сов, отправляющихся на ночную охоту, то и дело возникают на ультрамариновом небе, их крики растворяются в морозном воздухе, а нестройный шорох крыльев слышен даже с расстояния десятка шагов.

Букля спархивает вниз из-под самого потолка и радостно ухает в знак приветствия. Птица опускается мне на плечо, сужает свои невероятные жёлтые глаза, поглядывает на холодный свет Люмоса. Погладив сову за ушком, надёжно привязываю письмо к лапе и желаю ей удачного полёта. Однако Букля, по всей видимости, не торопится отправляться в долгий путь, а забавно топчется на моём плече, как вдруг наклоняется и ласково щипает за ухо.