Заставь меня жить (СИ)

Она ничего не говорит, а я глажу её по дрожащей от слёз спине, не в силах раскрыть рот и вымолвить ещё хотя бы одно слово. Предательское горло сдавливает в спазме второй раз за последние несколько минут, нос нещадно щиплет — я вот-вот расплачусь сам, и мне совсем не будет стыдно за это.

Наконец, Гермиона отстраняется от меня, вытирая слёзы и возвращаясь на свой стул. Рвано вдохнув, она снова вытирает уже сухие щёки и произносит:

— Вообще мне запрещено к тебе приходить, но я не могла не убедиться, что ты жив.

Она замолкает и закусывает губу, неверяще качая головой. Потом вновь вскакивает с места, резко опускается на край койки и сгребает меня в охапку, отрывисто гладит по волосам, плечам и спине. При этом она не перестаёт сбивчиво, чуть ли не взахлёб что-то говорить. Из общей массы слов я могу разобрать только: «Это самое настоящее чудо» и «Гарри», которая она произносит раз десять, как минимум. Звук моего имени, тихий, пугливый, будто Гермиона не до конца верит в то, что она произносит имя своего выжившего друга.

Её дрожащий голос срывается на шёпот, а пальцы вцепляются в мою пижаму.

— Я не представляю, что было бы, если бы ты погиб…

Выдохнув мне в шею, Гермиона опускает голову на моё плечо и замирает в таком положении. Она шмыгает заложенным носом, а её вновь хлынувшие слёзы впитываются в мою рубашку, прилипшую к коже, но это сейчас неважно.

Ещё несколько минут назад я не знал, радоваться мне или пойти сразу разбить голову об стенку, когда обнаружил, что остался жив. Сейчас же я понимаю: возможно, я абсолютно безнадёжный болван, раз на меня даже Авада не подействовала, но стоит мне хотя бы на короткий миг представить, что было бы с Гермионой, если бы я умер…

От этой мысли становится жутко не по себе, страх скручивает живот морским узлом, а предательские мысли, которые подсовывают воспоминания о похоронах родителей, проводят аналогию.

Неосознанно сжимаю плечи Гермионы крепче, чувствую, как она откликается, отвечает тем же самым. Потом вдруг отстраняется, но ровно настолько, чтобы взять моё лицо в ладони и посмотреть в глаза.

— Ты такой дурак, Гарри. Но такой везучий дурак.

Её покрасневшие от слёз глаза сейчас насыщенного медового оттенка, и то ли это их цвет, то ли освещение, но в них сейчас столько тепла и доброты, что я невольно улыбаюсь. Наверняка, улыбка получается грустная, но она — первая с тех пор, как я очнулся.

— Нет, Герм, ты меня недооцениваешь. Я самый настоящий идиот. Безрассудный идиот.

— Я рада, что ты это осознаешь, — едва заметная улыбка приподнимает уголки её губ.

Во взгляде Гермионы вновь появляется тревога.

— Я боюсь, как бы ни вышло так, что смертельное заклятие каким-либо образом повлияло на тебя.

— Что ты имеешь в виду? — спрашиваю с беспокойством.

Подруга старательно подбирает слова, гладя пальцами мои волосы над висками.

— Ты остался жив, и это просто замечательно, но в то же время вызывает подозрение, — Гермиона вздыхает и, взяв в ладони мою руку, продолжает на тон ниже, будто нас могут услышать. — Никто ещё не выживал после Авады Кедавры. Ни в одной книге нет упоминания о подобном случае и, по логике, это — абсолютно не исследованный феномен, чьи последствия неизвестны. Мне страшно, Гарри. Страшно, что это может изменить тебя, нанести вред.

Об этом я не подумал.

Волна ледяного страха заставляет волоски на коже встать дыбом. Мерлин, Гермиона тысячу раз права!

Уронив голову на подставленную ладонь, я натыкаюсь на повязку, обхватывающую лоб, сжимаю её пальцами.

— Ну почему я такой недоумок, раз даже Авада Кедавра меня не берёт?

Подруга резко встряхивает меня за плечи, заново беря моё лицо в ладони, настойчиво ловит взгляд и твёрдо произносит:

— Чтобы я больше никогда такого от тебя не слышала, ты понял? То, что ты выжил — большое чудо. Не допускай даже мысли о смерти!

— Я и не собираюсь умирать. Просто ничего не могу понять… — качаю головой.

Гермиона убирает руки, а я снимаю повязку, на ощупь исследуя свой лоб. Обнаружив опухший участок кожи, сосредоточенно трогаю его. Не болит. Ещё словно какая-то рана с тонкой нитеобразной корочкой. Странно.

— Это ещё что за…

Гермиона резко перебивает меня

— Мадам Помфри пыталась залечить его, но… — вдруг осекается, округляя глаза на краткий миг так, будто чуть не сказала лишнего, однако быстро берёт себя в руки и переключается на другую мысль. — Надеюсь, что он не представляет особой угрозы для тебя.

— «Он»? — уточняю, внимательно отслеживая кончиком пальца изгибающуюся ранку.

— Шрам.

— Шрам? Хочешь сказать, у меня на лбу шрам? И… мадам Помфри не смогла его вылечить? — я не верю собственным словам. — Если это не под силу ей, то…

Не договорив, срываю с себя покрывало, даже не обув тапочек, бегу по скользкому полу в сторону уборной, стараясь не обращать внимания на остатки былого головокружения.

Распахнув дверь, останавливаюсь напротив резного зеркала и ошеломлённо выдыхаю.

Нездоровая бледность лица и тёмные круги под глазами — ничто по сравнению с тем, что над бровью «красуется» молниевидный шрам, чётко вычерченный, тёмно-багрового цвета. Кожа вокруг него припухла и покраснела.