Заставь меня жить

Я так отчётливо слышу в голове голос Снейпа, некогда сказавшего мне, что я похож на призрака, и немудрено, что от меня все шарахаются, ведь именно так и есть: многие смотрят на меня так, будто я - ходячий мертвец. Однажды, разглядев себя в зеркало, я понимаю, в чём дело. Вернулись былые тени под глазами и затравленный взгляд.

Только друзья стараются быть чаще рядом со мной, оберегать от отрицательных эмоций. Я даже слегка теряюсь, когда Рон рьяно начинает заступаться за меня прямо посреди Гриффиндорской гостиной в ответ на нелицеприятный комментарий в мой адрес на основе новой статьи в «Ежедневном пророке» - очередной чуши, приправленной щедрой порцией ложных фактов обо мне и моей семье. Не то чтобы я не могу самостоятельно постоять за себя, нет, я могу, просто мне совершенно безразлично, что пишут в этой несчастной газетёнке.

Каждую неделю чёрный филин приносит письма от Сириуса, в которых он не забывает делиться последними новостями из Ордена. Также крёстный не устаёт повторять, что совсем скоро Рождество, и мы сможем, наконец, увидеться. Пожалуй, это - единственная радостная мысль, так как мне просто необходимо присутствие близкого человека, с кем можно поделиться своими переживаниями.

Я не расстаюсь с Картой Мародёров, время от времени проверяю её в надежде увидеть маленькую чернильную точку с заветным именем, но старый пергамент оказывается не в силах ответить взаимностью моей надежде.

Со временем воображаемый слой пыли превращается в нечто более прочное, похожее на скорлупу, которая сдерживает все мои эмоции, как положительные, так и отрицательные. Я этому отчасти рад, только друзья не всегда понимают меня. Особенно болезненно на это реагирует Рон, который находится рядом со мной подавляющую часть времени. К своему же стыду я упускаю момент, когда друг начинает обиженно дуться на меня, а потом и вовсе заявляет, что я совсем не похож на того Гарри, каким он знал меня всю свою жизнь. Что самое поразительное, я не отвечаю ровным счётом ничего. Просто пожимаю плечами и возвращаюсь к чтению учебника, да и что я могу ответить? Я действительно изменился, и далеко не в лучшую сторону. Удивляюсь, как друзья ещё терпят меня.

Мой персональный ад возвращается в утро второго декабря, когда вся школа узнаёт о смене преподавателя зельеварения. Данная новость доходит до учеников в промежутке между завтраком и обедом. Гул множества голосов со стороны расписания привлекает всеобщее внимание. С нехорошим предчувствием попадаю в вестибюль, чуть ли не до отказа заполненный студентами. Шума от них столько, что разобраться, в чём дело, не представляется возможным, а пробиться к расписанию - тем более. Вдруг в поле зрения попадает группа Слизеринцев, собравшихся возле песочных часов четырёх факультетов. Вид у них откровенно растерянный, что так несвойственно им, и именно это привлекает моё внимание. Завидев белокурую голову, я протискиваюсь между второкурсниками, уронившими свои письменные принадлежности, и подхожу к Малфою, вполголоса переговаривающемуся с высоким темнокожим студентом.

- Доброе утро, Малфой. Не в курсе, что произошло?

Драко отвлекается. Кивнув в знак приветствия, он наклоняется ко мне и отвечает необычно тихо:

- Ты ещё не знаешь? Отныне у нас новый преподаватель зельеварения.

Слова Слизеринца замораживают всё живое, что ещё оставалось во мне.

- Новый преподаватель?.. - глухо повторяю я, и голос внезапно обрывается.

- Представь себе, - мрачно кивает Драко. - Наверняка теперь он будет нашим новым деканом.

- А кто был им эти две недели? - откликаюсь, плохо понимая происходящее.

Малфой пожимает плечами и сухо отвечает: «Профессор МакГонагалл. На то время, пока ничего не было известно о профессоре Снейпе».

А теперь, значит, известно?..

Скорлупа трескается, как стена ветхого здания, с оглушительным шумом бешеной крови в ушах. Пол подозрительно плывёт, и будто какая-то сила толкает меня прочь, в главные ворота и прямо на холодную улицу. Сорвав шарф, я запускаю морозный воздух за шиворот и совсем не боюсь простудиться, потому что опасение насчёт того, жив ли Снейп, вырастает в геометрической прогрессии и становится сильнее любого страха. Ноги едва ли повинуются командам мозга, одно лишь чудо уберегает меня от падения, когда я стремительно сбегаю вниз по извилистой дорожке и попадаю к хижине лесничего Хагрида. Обогнув её, я прижимаюсь спиной к неровной стене. Словно получив команду, тело начинает сотрясаться в приступе беззвучных рыданий, хотя я вовсе не плачу. Да, горло сжимается от нехватки кислорода, перед глазами всё расплывается, как сквозь толщу воды, но я тривиально разучился плакать. Последний опыт едва ли стоил мне жизни, когда слёзы накрыли меня на кладбище возле могилы родителей. Я отучил себя от слёз, потому что они не могут дать ничего, кроме головной боли и расшатанных нервов.