Застава

— Что у меня они под штанами.

— Судари мои, у меня уже нет времени, давайте закончим это дело. Юлий Тарасович, у вас есть что сказать по существу? Мы знаем, что вы инол, мы знаем, кто такие инолы, и примерно знаем, чего они добиваются. Вы добавите не так уж и много к этому.

Веселов ушёл мыслями в себя.

Швырёв и Гордеев переглянулись.

— Неужели и вам вшивают программы самоликвидации? — недоверчиво спросил Иван Петрович.

Веселов очнулся.

— Нет, мы обходимся без этого, хотя я могу… уйти в любой момент.

— Может быть, не стоит этого делать? Вы можете быть полезны.

— Кому? Вам лично? — скривил губы Юлий Тарасович.

— Общему делу, государству, всем людям России, в конце концов. Подумайте, эта цель выше всех ваших властных планов.

Повисла пауза.

— И тот, кто будет более необходим тому, кто будет в нём нуждаться, будет ему неведом, то есть тем более ненавистен[12], — тихо проговорил Швырёв, пристально разглядывая лицо иночеловека.

10. Тишь да гладь, да божья благодать

Жизнь круто изменилась.

Тридцать первого мая, в пятницу, позвонил Соломин и сообщил, что в руководстве «Триэн» произошли перестановки, и хроники снова начинают работать с командой «Заставы».

— Здорово! — обрадовался Ватшин. — Мне с вами комфортнее. Вы умеете слушать.

Полковник засмеялся.

— Лучше всего умеют слушать те люди, рядом с которыми лучше не болтать.

— Я хотел сказать, — смешался Константин, — что руководство меняется к лучшему…

Тон Соломы изменился, стал менторским:

— Смена руководства не означает, что мы отказались от смертной казни.

Ватшин озадаченно принялся размышлять, что хотел сказать весёлый командир оперативной группы, Виктор, почуяв его настроение, добавил, веселясь:

— Тебя это не касается, Венедиктыч. Ещё одна новость: переезжать всё-таки придётся. На Сан Саныча снова наехали ксеноты, мы больше не хотим вами рисковать.

— Когда?!

— Три дня назад. Он тебе не рассказывал?

— Нет.

— Позвони ему, у него те же проблемы, хотя досталось ему больше. В общем, поговорите, выработайте общее мнение, а я вечером загляну.

Ватшин расстроился. Переезжать всё равно не хотелось, но сидеть под дамокловым мечом ксенотов не хотелось больше. К тому же Люся готова была ехать с ним на край света.

Он по старой привычке походил по квартире, поправляя криво стоящие у стола стулья (так легче думалось), какие-то вещи на полках, графин с цветами, книги.

На край света… может, и в самом деле махнуть куда-нибудь подальше, на Камчатку, на севера, в Магадан, куда не дотянутся руки инолов и ксенотов? Или они контролируют всю Россию? Но ведь если Соломин заговорил о переезде, значит, он знает места, где можно будет жить, не опасаясь ежечасно нападения?

Зазвонил мобильный.

Ватшин глянул на экранчик:

— Оба-на, Сан Саныч?

— Я как будто, — отозвался Уваров. — А ты кого ждал?

— Да это я так, нервничаю, хотел звонить тебе. Тут, понимаешь, какое дело…

— Переезд.

— Ага, Соломин звонил, мы снова под его крылом.

— Мне он тоже звонил.

— На тебя наехали? Что ж не позвонил?

— Костя, давай встретимся и побеседуем, хочу многое тебе рассказать.

— И я хочу того же. Где? Там же, в Серебряном Бору?

— Сегодня Федотов день по славянскому именослову, рождённые на Федота приходили к дубу и подолгу сидели под ним, он давал им жизненную силу. Хочу найти в Москве дубы.

— Ты разве тридцать первого родился?

— Так получилось.

— Незадача, я не знал, поздравляю. Я даже подарка не приготовил.

— Бог с ним, с подарком, это не главное в жизни.

— О, я знаю, что тебе подарить! — Ватшин вспомнил, что у него в наследство от деда остался золотой червонец царской чеканки. — Поехали в Лосиный остров, там есть дубы, я точно знаю.

— А я там не был ни разу.

— Скажешь сопровождающим, они привезут. Адрес — пересечение Первого Белокаменного проезда с Яузской аллеей.

— Замётано. Когда?

— Часа через полтора, с учетом дороги.

— Договорились.

Ватшин заметался по комнатам, вспоминая, где у него хранятся раритетные безделушки, нашёл червонец на дне коробки с монетами, собранными ещё отцом, бережно протёр монету. Подумал: Сан Саныч оценит, он наверняка знает цену таким вещам. Потом оделся в летнее, спрятал коробочку с монетой в карман и позвонил телохранителям, что собирается выйти из дома.

Вскоре джип «Рэндж Ровер» мчал его по Третьему кольцу в направлении Северо-Восточного округа столицы.

Встретились в двенадцать часов дня на аллее, пересекавшей Белокаменный проезд, обнялись, и Константин протянул Уварову синюю бархатную коробочку.

— С днём рождения, Близнец!

— Что это? — Уваров, одетый почти так же — во всё белое, холщовое, открыл коробочку. — О! Золотой! Глазам не верю! Редкость неимоверная! Какой год?

— Тысяча девятьсот шестой.

— Ух ты, с ума сойти! Вот подарок так подарок! Я даже не мечтал о таком! Мне полтинник, а ему уже сто одиннадцать лет! Я не нумизмат, но скопил приличную коллекцию монет разных эпох и стран. Червонец будет их князем.

Ватшин улыбнулся, обрадованный реакцией математика.

— Куда пойдём?

Уваров погладил червонец ещё раз, спрятал в карман.

— Ты обещал найти дуб.

— Идём, тут недалеко.