Застава на Аргуни

В канцелярию вошел политрук заставы Панькин. Он не спеша оторвал клочок газеты, грузно сел на окованный железом сундук, принялся крутить козью ножку.

Плотный, приземистый, с большой взлохмаченной головой, с голубыми, по-детски благодушными глазами, политрук походил на тех деревенских крепышей, которых в старое время с удовольствием нанимали в батраки. Безобидные по нраву, крепкие костью, они могли от зари до зари ходить за плугом, махать литовкой, в любую стужу ездить в извоз, делать какую угодно черную работу, лишь бы на столе был подходящий харч.

Внешне неповоротливый, мешковатый, всегда очень спокойный, Панькин был полной противоположностью Торопову.

На Стрелке Панькин давно. Отслужив действительную, он остался на сверхсрочную. Командование послало его на курсы политсостава. Потом он опять вернулся на родную заставу. Тут же, в таежном поселке, женился на учительнице Нине Сергеевне. Так вот и живет и трудится Панькин на Стрелке, давно уже считая пограничную службу своей профессией.

Политрук сидел на сундуке, попыхивая самокруткой, и, как всегда, чему-то улыбался.

Торопов отодвинул от себя план, недовольно покосился на Панькина, подумал: «Все-то ты смеешься! Ни заботушки у тебя, ни печали! Хорошо быть политработником!»

Эту мысль Торопов уже не раз намеревался высказать политруку, но почему-то до сих пор не осмелился.

Панькин потянулся к столу, положил перед начальником коробку с махоркой.

— Надоела! — вздохнул лейтенант. — Сейчас бы «Беломорчику» попробовать!

— М-да, не мешало бы… Да еще ленинградского!..

Торопов снова углубился в план. Панькин встал, заглянул через плечо начальника в черновик, прищурился. Затем он взял погранкнигу, стал сличать черновик с записями предыдущих дней.

— Нелишне бы кое-что и изменить, — испытующе поглядывая на Торопова, проговорил он. — Грязнушка — это, конечно, правильно, но не следует забывать и о других местах. Фланги плохо охраняем. Тебе не кажется, Игорь Степанович, что последнее время мы на шаблон скатываемся? Иди-ка сюда погляди, — позвал он начальника к макету участка.

Торопов склонился над ящиком. Перед глазами раскинулась миниатюрная панорама участка, разрезанная пополам голубой лентой Аргуни. На север и юг от красной пунктирной линии, обозначавшей границу, беспорядочными грядками теснились зеленовато-бурые сопки. Местами, расступаясь, они образовывали то длинные пади, то короткие, обрывающиеся у реки распадки. Светлыми змейками сбегали по ним в Аргунь десятки мелких речушек и ручейков.

За различными условными обозначениями — флажками, кружочками, стрелками, крестиками — скрывался большой, понятный только пограничнику смысл.

Вот в подножье сопки вонзился проволочной ножкой белый флажок с красным кружком. Это — японский кордон Уда-хэ. Отсюда шли на нашу сторону шпионы, диверсанты, террористы, провокаторы.

Перечеркнутые крест-накрест красными полосками кружочки — это места вооруженных столкновений пограничников с японо-маньчжурскими и белогвардейскими бандами.

Остроносые стрелки, нацеленные на русскую сторону, — возможные пути нарушителей границы. Большинство вражеских лазутчиков было уничтожено и задержано именно в этих местах, где протянулись стрелы.

Политрук показал на извилистый распадок, выходивший с сопредельной стороны напротив Золотой речки.

— Здесь надо иметь наряд, — сказал он твердо. — По данным наблюдения, в этом распадке сосредоточено много китайцев, работающих на лесозаготовках. Вчера там появились два японских офицера. Возвращение их обратно в Уда-хэ не зафиксировано.

— Это еще ни о чем не говорит. Мало ли куда ездят японцы, — возразил Торопов.

— Так-то оно так, но в журнале наблюдения отмечено, что и три дня назад японцы тоже шныряли на лесоразработках. По-моему, это надо учесть. Днем там можно держать пост наблюдения, ночью — подвижный наряд. Неплохо бы в ночное время иметь по наряду и на стыках — в падях Джелин и Бокшо. Далековато они от заставы.

— Где же взять столько людей? — спросил недовольно Торопов. — Новобранцы приедут дня через три, не раньше.

— Давай будем проверять границу на след не два раза в сутки, а только один раз.

— Не имею права, — сказал лейтенант мрачно. — Фланги всегда проверялись дважды. Приказ командования!

— Не горячись, послушай, — продолжал Панькин. — В дневное время часть флангов обозревается часовым с вышки. Наряд, наблюдающий за лесосекой, может обеспечить еще какую-то часть участка. В Травянушке и в верховьях Кривуна — колхозные заимки. Можно положиться на членов бригады содействия. Наряды, охраняющие стыки, будем посылать не тыловой дорогой, а берегом. Они попутно и проверят границу на след. Пусть мы на этом потеряем лишних два-три часа, зато высвободим несколько человек для других нужд.

— Нет! Комендант узнает — голову снимет! — твердо возразил начальник заставы. — Что ты, не знаешь Хоменко?

— Если боишься взять на себя ответственность, позвони ему, — посоветовал Панькин.

— Не буду! — отрезал лейтенант. — Борзов, Павличенко — правый фланг, с семи утра до двенадцати дня! — Торопов упрямо провел по командирской линейке красную черту.