Застава на Якорном Поле

…Выйдя из вагона, Кантор стал свидетелем странной суеты, даже паники. Куда-то бежали люди в форме служащих Дорожной сети, неприлично всхлипывал и дергал руками Янц. Его поддерживали несколько пассажиров. Белое, чужое лицо было у Янца. Беспомощный мокрый рот…

— Но почему, почему! — выкрикивал Янц. — Почему не сработала автоматика?! Человек на пути! Так не бывает! Я… нет, он прыгнул, а я… Должен быть сигнал «стоп»!

Человек в малиновой пилотке дежурного подошел, сказал со сдержанным раздражением:

— Такого не может быть. Включились бы все сигналы, поезд бы не прошел.

— А он прошел, да… — Янц обмяк. И вдруг вытаращил глаза. Он и окружающие стояли в самом конце платформы, где Янц только что безуспешно пытался отыскать пульт с ручным аварийным сигналом. Теперь он увидел рядом круглый нос моторного вагона. Стеклянную оконечность громадной сигары, линзы объективов, черную подошву антиграва, неяркий при боковом свечении прожектор…

Янц хлопнул губами, посмотрел на Кантора, заулыбался просительно, облегченно, виновато.

— Значит… да, конечно. Он спрятался там в какой-то нише. Надо сказать, найти…

Кантор обратился к собравшимся мягко, но веско:

— Господа, с ним был мальчик и куда-то убежал. А… господину Янцу показалось, что он прыгнул на полотно. Такое… э… бывает иногда с господином Янцем… Пойдемте, голубчик, я отвезу вас домой.

Людям — что! Удивились и побежали по своим делам. Пожав плечами, отошел дежурный. Он-то уж точно знал: лазерные контролеры остановят поезд наверняка, если кто-то на пути.

— Но ведь надо сказать. Найти… Если он в какой-нибудь нише! — опять вскрикнул Янц.

Кантор тихо приказал:

— Прекратите истерику, болван… И не дергайтесь, там нет никаких ниш.

— А… да! Но…

— Когда это случилось?

— Он вышел из вагона и… Но он же спасся, верно? Ведь на поезде… никаких следов, да?.. Ведь мне сперва показалось… поезд выходит, а на нем, впереди… Это… так страшно…

Кантор снял очки и стал вытирать их очень белым платком.

— Это в самом деле было бы страшно… Боюсь, однако, что случилось более страшное…

Янц дернулся и опять открыл рот. Кантор убрал очки в карман, прикрыл ладонями глаза.

— Боюсь, что он все-таки пробился.

— Я… не понимаю…

— И я не понимаю. Ведь он пошел по часовой… Как же он сумел?.. Хотя, конечно, масса встречного поезда…

— Господин ректор, он жив? Мне… нам не придется отвечать?

— Если жив — придется… Ведь он уведет многих, а главное — приведет тех…

— Кого?

Кантор опустил руки. Выпрямился.

— Да нет, не мог он. Такая блокада… Видимо, легкая вспышка — и все. Будем надеяться, что он ничего не почувствовал… Господин Янц, завтра сообщите в Опекунскую комиссию, что мальчик самовольно покинул лицей и бесследно исчез…

— Да, но…

— Помолчите, Янц. Думаете, мне легко? Такой забавный был малыш. Способный. Я его… почти что любил…

* * *

Видимо, он все-таки пробился.

Потому что, когда тьма посерела и разошлась, он увидел перед собой зеленые размытые пятна. Они пахли горьковатой травой… Это и была трава: пятна отодвинулись, обрели форму круглых и продолговатых листьев. Над листьями — зонтики соцветий и колоски…

Он сел. В ушах все еще гудело, но гул этот угасал и скоро сменился тишиной. Не глухой, не звенящей, а обычной: с шелестом стеблей, с еле слышным чириканьем далекой пичуги. А еще цвиркал где-то рядом одинокий кузнечик, хотя погода была для кузнечиков не самая подходящая. Стоял прохладный, пасмурный, близкий к вечеру день. Впрочем, хотя и пахло дождиком, но трава была суха, а за рябью облаков угадывалось солнце. И было ясно, что скоро оно проглянет в щель чистого неба между облачным краем и горизонтом.

Мальчик сидел, обхватив колени. Туннель и слепящий свет — все это, казалось, было очень давно. А может, и в самом деле давно: ведь сейчас день, а не ночь… Удивления он не чувствовал. И почти не думал, как это все получилось. Возможно, в последний миг само собой сработало силовое поле и швырнуло мальчишку напролом через всякие грани, векторы и меридианы. А может, еще что-то… Это «что-то» все равно должно было случиться: кто же в двенадцать с половиной лет до конца поверит в собственную гибель!

Мысли скользили рассеянно, обрывками, не вызывая тревоги и напряжения. То, что он чувствовал, можно, пожалуй, передать словами: «Вот посижу немного, встану и пойду…» А еще нравилось, как стрекочет кузнечик…

Но вот кузнечик умолк. И мальчик встал (немного болело левое плечо, а так все в порядке). Посмотрел перед собой. Вокруг было поле. Нет, не Якорное, — без пригорков, якорей и кронверка. Ровное. Со всякой травой, островками лопухов. Были и пушистые одуванчики, хотя не так много, как на Якорном поле. Вдали стояли белые и красные домики какого-то поселка с высокими антеннами и широкой решеткой радара. А гораздо ближе, в двух сотнях шагов, поднималась из травы узкая стеклянная будка. Вроде тех, что в Старом Городе, где музейные телефоны-автоматы…