Что же касается меня, то пока мама училась в семинарии, я отринула Бога. Не потому, что не верила, а потому, что сочла себя недостойной. В церкви нам говорили, что Иисус слышит нас и плачет с нами. В церковном хоре я пела «Однажды в граде царства Давидова» на открытии рождественской службы, стоя в темноте за алтарем и нервничая до тошноты. Мне была близка мысль о том, что Иисус страдал подобно людям, и поэтому Господь может явить нам свое понимание. Но я не испытывала особых страданий. Я думала, что если Господь действительно прислушивается к плачам этого мира, то ему придется исцелить души нескольких миллиардов человек прежде, чем он доберется до моей. Отказ от любых просьб стал моим персональным служением.
Единственное исключение произошло со мной в девятилетнем возрасте. Регент нашего хора объявил, что по новым учебным правилам лучшим певчим будут присуждаться знаки отличия. Нам их показали – это были серебристые медали на голубых шелковых ленточках. Медаль для старосты певчих была больше размером и покоилась на алой атласной подушечке. Я сразу поняла, что она должна быть моей и только моей. Я была хороша. Я умела петь с листа. Самостоятельно работала с гимнарием дома. А еженедельные репетиции были моим любимым часом дня.
Вечером накануне присуждения медалей я опустилась на колени. Для большей значимости я сделала это на жестком полу, а не на ковре. Я просила выразительно и мягко. Молясь, я ощутила себя по-новому, как будто моя готовность обратиться с просьбой раскрыла нечто в моей душе. Теперь я буду лучше как христианка и даже просто как девочка.
В воскресенье утром мы в своих рясах собрались у алтаря, и широко улыбающийся регент наградил меня голубой ленточкой. Старостой певчих стала моя одноклассница Элизабет, кроткая девочка с глазами морского стекла. Она всегда пела чуть-чуть фальшиво, а ее отец был нашим приходским священником. Он стоял рядом с нами и сиял.
«Ну
Урок состоял в том, что, по меньшей мере в некоторых случаях, политика сильнее молитвы. Но я заключила, что была недобросовестна в своем желании. Я обратилась с глупой просьбой. Ведь если бы старостой певчих назначили меня, ей бы не стала та другая девочка. Это была игра с единственным победителем, следовательно, моя просьба таила в себе непростительный эгоизм. У меня ревнивое сердце. Я не заметила этого, а Господь заметил. Точно так же в пятнадцатилетнем возрасте я стояла перед зеркалом в ванной комнате общежития, не в силах сглотнуть, и поняла, что так или иначе хочу винить.
Школа Св. Павла относится к епископальной церкви. Главой школы является ректор, и на протяжении полутора веков почти все ректоры были рукоположенными священниками. В период моей учебы ректором был Келли Кларк, до этого возглавлявший факультет теологии Йельского университета. «В эти мрачные и опасные времена выпускники школы Св. Павла призваны вести нас к свету и миру», – сказал преподобный Кларк по случаю своего назначения в школу Св. Павла в 1982 году. Школьная риторика воспаряла к англиканским небесам. Нашими учителями были священники, а попечителями – епископы. Многие из них были еще и родителями моих соучеников. Отправляя меня туда, мама отправляла меня в свой новый мир. В моем архиве хранится форма отказа от ответственности, которую я подписала спустя несколько месяцев после изнасилования, чтобы полиция Конкорда могла затребовать мою медицинскую карту. Я была несовершеннолетней, поэтому кроме меня ее подписала и мама. «ПРЕПОДОБНАЯ АЛИСИЯ КРОУФОРД» – написала она заглавными буками, показывая всем им, кто такая она, кто такие мы и, главное, кем она видит в будущем меня.
Глядя в то зеркало, я уже понимала, что это ложь.
Мне хотелось бы верить, что в медпункт я отправилась в порыве заботы о себе, но я знаю, что это не так. Только дура могла вляпаться так, как вляпалась я. В моих прерывистых воспоминаниях о том вечере (серия ярких моментальных снимков, а не последовательный видеоряд) я видела себя прижатой к влажной промежности одного мужчины руками другого. Используемой, слабой. Шлюхой из благородных девиц. Я ненавидела девочку, которая все это сделала. Меньше всего на свете мне хотелось ассоциировать себя с ее нуждами. Я не считала, что достойна выздоровления, я была девочкой с твердым чувством обреченности. Проклятие Кроуфордов – это ко мне. Что-то творилось с моим горлом, и становилось только хуже, а дальше я могу утратить способность глотать и задохнуться. Чтобы прекратить это, нужна была медицинская помощь. Поэтому, выйдя из церкви, я свернула налево и, оторвавшись от потока учеников и учителей, направлявшихся в учебный корпус, пошла в расположенный на пригорке лазарет.
Там уже ждали приема знакомый мне по общаге японец, учившийся у нас по обмену, и двое ребят помладше. В другой ситуации я подошла бы к ним поздороваться. Но я была зла и чувствовала себя оскверненной, поэтому для их же блага держалась подальше.