Его люди продолжали удерживать меня. Доменико ухмыльнулся и прошептал на ухо:
— Ты перепутала слово. Раньше ты говорила мне: «Я тебя люблю».
Я плюнула ему в лицо.
Кажется.
Еще меня тошнило… от его близости скручивало живот. Настолько омерзительна была его близость.
Он вытер мой плевок и посмотрел прямо в глаза. Я застыла в ужасе, готовясь к пощечине.
Но его слова были куда страшнее:
— Придет время, и я тебя трахну. Ты еще будешь молить о пощаде, шлюха.
Он сделал знак, и меня увели.
Прямо в соседнюю комнату.
Времени обдумать его слова не было — меня швырнули на пол. Рядом корчился Давид. Зрелище было страшным — из его рта, кажется, шла пена. Я задышала тяжело, когда встретила его взгляд… он еще был осознанным.
Каждая стадия отравления была мне знакома. Я знала этот яд, но у меня не было противоядия. Его не достать за те минуты, что остались у Давида.
— Давид, — выдохнула тихо.
Я не испытывала к этому мужчине сладких чувств. Я не плакала и не билась в конвульсиях. Я знала, что его уже не спасти, а себя вот еще можно.
— Прости. Прости.
Глупости несусветные.
В его метаниях вся ярость ко мне. Мог бы — убил меня.
— Осталось всего несколько минут, Давид. Две минуты, и твои страдания кончатся, — я пыталась облегчить его страдания.
Больше ничего я сделать не могла.
На мою голову опустилась рука. Тяжелая. Я повернулась, увидев Доменико. Мне стало противно от его близости.
— Как тебе месть на вкус, Жасмин?
Я сцепила челюсти.
Это не я.
Я его не травила.
Но Давид считает иначе, и мне его уже не спасти. И оправдываться перед человеком, которому осталась минута, не имело смысла.
— Вставай, Жасмин. Пошли.
Меня подняли с колен и вывели из ложи.
— Я не убийца. Я не убийца…
— Да. Ты просто шлюха.
— Заткнись…
— Я сказал раздвинуть ноги, и ты раздвинула. Увидимся.
Доменико вышвырнул меня из клуба. Оставил жить и заставил поверить в то, что я убила Давида.
А дальше — смерть Давида, которой не было. Новости, которые отравляли мою жизнь воспоминаниями. Побег в Волгоград к Эмину, к которому меня словно толкнули. Нарочно.
Одно лишь оставалось непонятным.
Почему Доменико пришел в мою квартиру той ночью, если в клубе сам отпустил меня.
Я открыла глаза.
Яркий свет ослепил меня. Палату освещало солнце. Я была одна и не имела представления, живы ли мои дети и где находится Давид, желающий отравить мою жизнь за то, что восемь месяцев назад я отравила его.
В слух врезались мужские голоса. Распаленные, злые. Они говорили на повышенных тонах.
Я поднялась на койке, выдернув все иглы из своей кожи. К черту.
Я должна все узнать… я же стала мамой. Стала ведь? С моими детьми все хорошо?
— Никакими деньгами ты не откупишься, пока она не сделает то, что должна!
— Она стала матерью. Угомонится. Забудет.
— Забудет?! Как ты должен был грохнуть ее папашу?
Я замерла, тяжело дыша. Мой папа. Давид должен был убить его, но не убил?
К черту.
Что с моими детьми?
— Она тебя погубит, придурок.
— Завали, Рустам. Без тебя разберусь.
— Ну, уж нет. Теперь дело касается семьи, ты понял? Она родила двоих детей. Это наши наследники. Басмановы. Теперь дело касается всех нас.
Они живы. Двое. Я стала мамой…
С этой мыслью я решительно распахнула дверь палаты. За ней стояли братья Басмановы — они синхронно повернулись в мою сторону.
Не стесняясь выражений, они считали
Глава 24
— Где мои дети?
Я оперлась на дверной косяк, потому что ноги стали ватными.
Давид тут же двинулся на меня с нехорошим настроем — его глаза вмиг потемнели. Рустам еле заметно мне кивнул, но не более. Не будь я женщиной Давида, он бы даже не взглянул на меня. Теперь еще и наследники, да. Я была чем-то вроде важного объекта для их династии.
— Вернись в палату, — велел Давид.
— Где они? — я упрямо сцепила челюсти.
— Я сказал, зайди в палату. Или я собственноручно привяжу тебя к койке.
Я сразу поняла: я больше не в Волгограде. И Рустам явно кого-то здесь ждал. Неужели тут соберется вся семейка?
— Мы в Москве?
Давид схватил меня за локоть и затащил внутрь, захлопывая за нами дверь.
— Именно. Поэтому не время проявлять характер.
Я отошла от Давида на безопасное расстояние. Почти сразу в палату пришла медсестра, она вернула меня в горизонтальное положение и отчитала за то, что я поднялась. Это было запрещено.
— А где мои дети? — спросила я у нее, — я хочу их увидеть.
Медсестра, конечно же, мне не ответила. Давид вскинул руку, одним жестом отсылая ее прочь.
Давид сидел на кресле напротив и сверлил меня тяжелым взглядом. От этого мужчины хотелось прятаться. Всегда. Я не хотела его внимания — я его периодически боялась. Басманов будто был бессмертным. Каждый раз выбирался из огня нетронутым!
А еще Давид знал, что происходило в последние дни, пока я была в отключке. Последним я помнила лишь детский плач и свой облегченный вздох, когда я все-таки смогла родить. Пусть даже ценой своей жизни.
— Панина мертва.
— Что? — я не поняла.
— Это к сведению. С нашими детьми все хорошо. Меня интересует, как себя чувствуешь ты?