— Я бежал от тебя слишком долго. Просто не мог макать в это свою чистую девочку. Не мог. Но так хотел почувствовать себя любимым тобой. Факты вещь упрямая. Я мог бы и не вернуться из очередного задания. А зачем моей девочке получать груз двести? Так что я довольствовался малым. Тем, что во внутреннем кармане прямо возле сердца своя броня в виде маленькой фотографии той, которая навсегда останется для меня самым ярким и светлым пятном в жизни, наполненной кровью и смертями, — Мила даже не дышала, когда Саша достал из куртки сложенную пополам фотографию. Ее фотографию с выпускного вечера, где она была просто красавицей. Он так тогда и сказал ей. Заставляя хрупкое девичье сердце биться со скоростью взмахов крылышек колибри.
Это был запрещенный прием. Но такой правильный и правдивый, несмотря на все…
— Если у тебя имеются сомнения в моих чувствах, тогда я не знаю, что еще мне сделать.
Горячие ладони опустились на сгорбленные плечики девушки.
А что она могла? Что она могла вообще сделать в той ситуации?
— Я… я не могу. Мне надо все обдумать, — Мила просипела, не в силах отвести взгляд от пошарпанного фото. Это было выше ее сил, больше того, что она могла бы вытерпеть. Одна часть стремилась к Саше, другая…прочь.
— Что тут думать? Кучка низких и подлых людей решила, что они цари, будучи грязью? Ты собралась об этом думать?! — Саша встряхнул Милу, но она слишком отчетливо понимала, что делать дальше.
— Отпусти меня, — прошептала обескровленными губами. — Если любишь, отпусти меня. Мне…надо все обдумать.
Миле было больно, но она запрещала себе даже думать о той разъедающей душу агонии, что так точечно обосновалась в области сердца. Ракитин нахмурился пуще прежнего, тяжело втянул носом воздух и со всей дури ударил кулаками о стенку по обе стороны от лица девушки. Затем приблизил голову вплотную и задышал надсадно, кажется, даже с болью. Это отдавалось множественными импульсами по телу девушки, она не знала, какие муки в душе мужчины сейчас творились.
Для нее была ее личная обида, ее личная двойственность, неуверенность и попытки разобраться в самой себе. Но как? Как разобраться, если она даже дышать не могла без боли. Ей казалось, что мир разломался напополам. И если раньше она просто понимала, что «их» как одно целое просто не может быть и не думала об этом, то сейчас…сейчас, отведав сладость, пьянящую тело и душу, радость, что так вскружила ей голову, и быстротечное счастье, она, в конечном итоге, чувствовала обиду.
За что? Почему?
— Ты никуда не поедешь, — хрипло выдал Саша, все еще впиваясь болезненным взглядом в свою жену.
— Свяжешь меня? Заставишь остаться? Что дальше? Кляп в рот и сиди у батареи?
— Несешь чушь, Мила. Мы можем просто нормально поговорить обо всем, я исправлю …все свои косяки, все сделаю, — горячие губы коснулись лица Багировой. Девушка замерла словно жертва перед хищником…Что она могла ответить? Если всеми силами пыталась сдержать плотину, что держала ее в шаге от истерики. Слезы вот-вот хлынули бы из глаз.
— Поздно, ты сделал все, что мог, Ракитин, — искусанными губами прошептала девушка, не решаясь поднять свои глаза. Она просто боялась, боялась увидеть в них свой приговор, или пасть окончательно. Еще секунда, и она бы разломалась на части
— Не отпущу тебя.
Вдыхая спертый воздух между их телами, девушка собрала всю волю в кулак и практически прокричала. Зажмурилась и кричала. Совсем как сейчас кричала ее душа.
— Я сбегу, сбегу, даже если ты меня свяжешь, даже если заставишь остаться. И тогда я тебя возненавижу, Ракитин. Обещаю тебя ненавидеть!
Эта фраза подействовала как ушат холодной воды в жаркий день. Знойный.
Девушка била мужчину кулачками в грудь, и Саша больше не сопротивлялся, принимал все, сильнее наваливаясь на девушку. Его руки сами собой обвили такую манящую фигуру, сейчас больше похожую на задыхающуюся рыбку, а сам Ракитин чуть ли не рычал от безысходности. Когда Мила в конечном итоге оттолкнула мужчину, он больше не сказал ничего.
Будто бы все понял, сложил два и два. Мила понимала, что отступать не его удел, но сейчас он решил проиграть сражение, не войну. Возможно, этот проигрыш был нужен им обоим, но размышлять об этом — только теребить и без того глубокие раны.
Ракитин все равно посмотрел на девушку так, словно в этот самый миг терял последнюю связующую их нить. И она ответила ему тем же, не заботясь уже ни о чем. Все, о чем она думала, — поскорее убраться отсюда, чтобы не сорваться. По печальному стечению обстоятельств, расплакаться ей хотелось именно у него на груди. Как несправедлива жизнь, не правда ли?
По побитому взгляду девушки…было все понятно. Багирова умчалась в комнату, где собрала немногочисленные вещи, после чего уселась на кровать и разрыдалась. Тихо, беззвучно. Слезы бесконечным потоком лились по щекам, она их размазывала дрожащими ладошками, и все продолжалось по кругу. Еще и еще.
А затем, словно спустя вечность, она вышла из комнаты с гордо поднятой головой. Прикусив губу так, что во рту разлился металлический привкус. Пора уходить. Иначе все это приведет ее к краху.