Заставлю тебя полюбить (СИ)

Давид жестоко улыбнулся: он, конечно же, мне не верил.

Завтра предстояла схватка между заклятыми врагами, и мне там делать нечего.

— Иди сюда, Жасмин.

Давид притянул меня к своей груди и сладко поцеловал в губы. Другой рукой он стянул с меня кофту и с силой опустил лиф вниз. Его руки безжалостно разминали грудь.

Давид хотел видеть свой товар.

Хотел знать, за что он мог погибнуть завтра.

И по его мнению — мое тело того стоило.

— Моя Жасмин… — его тембр был страшно низким.

Я тихо застонала, готовясь к соитию с самым жестоким человеком.

Слава Богу, что эта ночь будет недолгой. Давид возьмет меня всего несколько раз, чтобы отдохнуть перед завтрашней встречей с Домеником.

Давид уложил меня в кровать и широко раздвинул ноги, а перед тем, как овладеть мною, с улыбкой победителя сказал:

— Запомни эту ночь, Жасмин. Завтра ты станешь моей.

И я запомню. Я запомню эту двадцать первую ночь.

Только совсем по другой причине…

Глава 10

— Что ты делаешь, красивая?

Я улыбнулась, а Давид открыл глаза, окончательно просыпаясь. Сонный, уставший, но с тем же жестоким взглядом.

Таких мужчин больше не было в мире — которые только проснулись, но уже готовы к схватке.

Наша бессонная ночь сказалась на нем.

— Рисую…

Давид потянулся, и одеяло соскользнуло с его обнаженного тела, приоткрывая все интимные детали.

Я отвернулась, пряча лицо.

И внесла последние штрихи в свою картину.

— Что рисуешь, Жасмин? — Давид сощурился, — не меня, случаем?

Я сидела за мольбертом после секса и до рассвета… мне не спалось. Сердце стучало так сильно, не давая покоя, и лишь здесь — за мольбертом — я нашла успокоение.

Сегодняшний день будет невероятно страшным. Я чувствовала это.

Давид купил мне этот мольберт на четырнадцатый день моего заключения. Я тогда рассказала ему о том, как безумно люблю рисовать, а он на следующий вечер привез мне мольберт, карандаши, краски и все, чего только можно пожелать.

Помню, как я благодарила его всю ту ночь…

А добралась до рисования только сегодня.

— Что для тебя значит этот перстень? — спросила я.

Я присмотрелась внимательно.

На картине его рука выделялась благодаря этому перстню — его я тоже нарисовала. Подумала, что он важен для общей картины. Черный, крупный камень внушал опасность.

— Это часть моей жизни, — отрезал Давид, — я с ним все пережил, с ним и сдохну.

Он поднялся с кровати — голый, ничем не прикрытый, и подошел ко мне. В затылок ударило тяжелое дыхание.

— Мне нравится, красивая, — Давид похвалил меня.

На полотне черты мужского лица казались расслабленными, даже морщинок было меньше. Я изобразила Давида обычным мужчиной — без клише убийцы, без нашего прошлого.

Карандаш изящно обрисовал вытянутую поза спящего хищника, одеяло, накинутое на бедра, сильную руку за головой…

Мужчина, с которым я спала, был хорош.

Только одной детали не хватало.

— Позволишь?

Я взяла его ладонь и всмотрелась в черный камень. Внутри была окантовка пламени. Я внесла последние штрихи на полотно, закончив работу над перстнем. Он интересовал меня больше всего.

— Оставишь рисунок мне, — тихо велел Давид.

Оставлю.

И себе оставлю его маленькую копию. На будущее — неясное, размытое… одинокое.

Сегодня наши пути разойдутся.

Я разжала руку, взглянув на спрятанный в ней клочок бумаги. Этот маленький рисунок спящего Давида останется у меня.

В память о том, как я спала со своим убийцей, чтобы однажды воздать ему по заслугам.

— Сделай мне кофе.

— Кофе? — переспросила я, — разве ты не запрешь меня в комнате?

Давид подошел близко и потрепал меня по щеке.

Он торопился. Днем у него легальная работа, вечером сделка с самим дьяволом Домеником, а ночью — заказы и секс со мной.

Давид был очень занятым мужчиной.

— Сегодня все кончится, Жасмин. Выживет либо я, либо он. Тебе больше не для кого будет мстить.

— Кто я такая, чтобы умирать за меня? — я искренне не понимала.

Я отвернулась, а Давид даже не ответил. Усмехнулся только, будто я глупые вещи спрашиваю, и сказал низко:

— Знаешь, как бы я назвал дочь от тебя?

— Не знаю…

— Жасмин.

Я ушла на кухню и сделала ему кофе… без сахара, как он любит.

А потом Давид уехал.

Поцеловал меня на прощанье, будто между нами была сильная любовь, и уехал.

— Ты не убьешь его. Ты не убьешь Доменика.

Я отнесла чашку в раковину.

Теплая вода смыла свежие следы его губ с краев фарфора. Квартира Давида и все в ней пахло богатой жизнью. Давид любил роскошь и роскошных женщин, но еще почему-то полюбил меня.

На время.

Когда-нибудь я бы надоела Давиду. Не зря же он купил мне таблетки на определенный срок…

Таблетки.

Боже!

Раздался грохот.

Это безумно дорогой фарфор упал в раковину и разбился к чертям.

Как и моя жизнь, чашка разлетелась на мелкие осколки. Я стала их собирать, а когда руки затряслись, оставила это гиблое дело.

И бросилась в свою комнату.

В ту, с железным замком.

На полке лежал пустой блистер, а рядом — круглая маленькая таблетка. Двадцать первая. Про нее еще говорят, что счастливая. Если пропустить — шансы забеременеть повышаются в разы.

Остается надеяться, что я ни черта не счастливая.

Дрожащими руками я достала чертову инструкцию.