Заставлю вспомнить Русь...

Болгарин спокойно, не торопясь, стряхнул капельки воды с усов и коротко стриженной бороды, лишь после этого взглянул на Василия.

   — Не спеши, спафарий, успеешь узнать всё. Для того и прискакал к тебе. — Гонец перевёл дыхание, провёл рукой по слезившимся от быстрой скачки глазам. — Слушай, ромей.

Рассказ гонца был краток. Лазутчики воеводы Бориса скакали за русско-болгарским отрядом до наступления темноты, надеясь, что тысяцкий Микула ведёт его на соединение с остальными двумястами своими дружинниками. Этого не случилось. Отряд завершил дневной путь в одном из глухих лесных урочищ, стал располагаться в нём на ночь. Никаких других русов в этом месте не оказалось. После короткого отдыха полусотня прибывших русов во главе с тысяцким поскакала дальше, в сторону побережья. Трое лазутчиков остались следить за основной частью отряда, двое, в том числе гонец, отправились за группой тысяцкого. Им повезло: именно эта полусотня привела их к русам, которых они ожидали увидеть вечером в лесном урочище. Сейчас эти две с половиной сотни под командованием тысяцкого Микулы находятся недалеко от моря, в ущелье у одной из малоприметных бухт среди прибрежных скал.

   — Я оставил напарника следить за русами, а сам прискакал к тебе, — закончил гонец. — Теперь, ромей, ты знаешь всё и волен поступать как считаешь нужным. А мне вели дать свежую лошадь, я должен как можно скорее вернуться к напарнику.

   — Ты получишь свежую лошадь, — пообещал Василий. — Но прежде отдохни, умойся и поешь. Я сам решу, когда тебе возвращаться. Иди.

Оставшись один, спафарий запустил пальцы правой руки в бороду, прикрыл в задумчивости глаза. Рассказ гонца многое для него прояснил, однако поставил и ряд неотложных вопросов. Почему русский тысяцкий не собрал свой отряд воедино? Что надобно двум с половиной сотням русов на побережье? И как поступить ему самому, спафарию Василию, за спиной которого притаились в двух местах шесть центурий славян, отважных и умелых воинов, предводительствуемых одним из лучших русских военачальников?

Возможно, необходимо сейчас же перекрыть им конницей пути отхода, затем навалиться пехотой и уничтожить до единого человека? А может, стоит подождать и, не спуская со славян глаз, поиграть с ними как кот с мышью? Ведь русский тысяцкий явно нечто затевает, и, кто знает, возможно, срыв его замысла будет намного полезнее, чем немедленное уничтожение славянского отряда? Но чтобы принять окончательное решение, желательно самому побывать у той бухты, где затаился киевский тысяцкий, и попытаться понять, чем она его привлекла.

Спафарий дёрнул шнур колокольчика, приказал появившемуся у входа в шатёр центуриону:

— Немедленно поднять по тревоге пять конных центурий. Через час я поведу их в горы.

   — Спафарий, это та самая бухта, — уверенно произнёс легионер. — Там, левее, русы уничтожили на тропе нашу центурию, а в бухте встречали свои ладьи, вместе с болгарами нагружали их водой и продовольствием.

Василий, болгарин — гонец воеводы Бориса, легионер, спасшийся несколько дней назад от ночного нападения русов, и десяток солдат стояли на вершине покрытого кустарником утёса, одиноко возвышавшегося над окружающей местностью. Сюда по приказу спафария привёл их болгарский лазутчик, прекрасно знающий здешние горы и побережье.

   — Покажи место, где скрываются русы тысяцкого Микулы, — повернулся к нему Василий.

   — Они в ущелье за той седловидной горой. По дну ущелья к морю бежит ручей, по нему русы могут легко попасть прямо в бухту. Если ты, ромей, собираешься её окружить, знай, что из ущелья имеются ещё два выхода: по козьей тропе и руслу некогда протекавшей здесь реки.

   — Далеко ли отсюда отряд, приведённый тысяцким из замка кмета Младана?

   — В двух часах хорошей лошадиной скачки. Твои когорты на перевалах уже за их спиной, так что никто не в состоянии задержать их, пожелай конные русы и болгары тоже очутиться у бухты.

Не ответив, Василий привстал на цыпочки, осторожно поднял голову над кустарником, ещё раз внимательно осмотрел лежавшую ниже утёса седловидную гору. Задержал взгляд на расположенном у её подножия ущелье, долго рассматривал хорошо видимую с высоты бухту, водная поверхность которой ярко искрилась под солнцем. Бухта вдавалась в сушу длинным, не менее трёх стадий[37] языком, постепенно сужавшимся к морю, и соединялась с ним узким, извилистым проливчиком, в котором едва ли смог бы проплыть дромон.

Берега бухты на всём протяжении были усеяны большими мшистыми камнями. Лишь в одном месте, где из ущелья вырывался на простор горный ручей, на треть стадии тянулся прекрасный песчаный пляж. Небольшой пролив, соединявший бухту с морем, был стиснут с обеих сторон высокими остроконечными скалами, угрюмо нависшими над ним всей тяжестью и почти полностью скрывавшими его в собственной тени.