— Вы усадили детей в машину и выехали назад в Шинн-Корнерс, — прервал ее Эдамс. — В котором часу, миссис Берри?
— Господи, откуда мне знать? И вы бы не знали, если бы вам пришлось отпирать автомобиль, сажать в него всю компанию и выезжать со стоянки задним ходом, покуда десятилетний мальчишка колотит свою шестилетнюю сестру, а малышня вопит и пытается влезть к вам на колени…
— Когда вы вернулись домой, миссис Берри?
— Как я могу на это ответить? И почему я вообще должна отвечать? — неожиданно резко осведомилась Эмили Берри. — Кого здесь судят? Какая разница, где и когда я была? Очевидно, я вернулась в начале пятого — деревня уже ходуном ходила из-за этого ужасного бродяги, забившего до смерти тетушку Фанни…
— Протестую!
— Но ведь это сделал он, верно? По-моему, здесь слишком много суеты из-за того, что всем и так известно. Конечно, его нужно судить и так далее, но, если хотите знать мое мнение, он заслуживает, чтобы его просто вздернули, как у нас делали раньше. Моя бабушка говорила мне, что ее дедушка видел собственными глазами, когда был мальчиком…
Последние замечания не вычеркнули из протокола, но Энди Уэбстер благоразумно отказался от перекрестного допроса. Судья Шинн постучал штопальным «грибом» тетушки Фанни и объявил перерыв до десяти часов завтрашнего утра.
Впоследствии судья говорил, что это казалось единственным способом положить конец показаниям Эм Берри.
Джозеф Ковальчик покидал дом тетушки Фанни, вцепившись в руку констебля Хэкетта и бросая взгляды через плечо. Его бледные губы шевелились, словно он твердил самому себе нечто важное. Берни Хэкетт сказал, что Ковальчик, должно быть, говорил по-польски.
Вечером, когда Милли Пэнгмен убрала посуду после обеда и побежала домой, судья и его четыре гостя сидели в кабинете с бренди и сигарами, посмеиваясь над первым днем процесса. Судья Шинн составил список ошибок и нарушений, занимающий несколько страниц, и юристы изучали его, как нашкодившие мальчишки. Ашер Пиг заявил, что освещал в прессе немало судов над убийцами, будучи репортером в Бостоне и Нью-Йорке, но данное дело займет главнейшее место в его перечне.
— Вы, джентльмены, будете увековечены в анналах вашей благородной, но лишенной юмора профессии, — говорил редактор, размахивая стаканом бренди, — как пионеры нового направления в юриспруденции — судебного процесса в виде остроумной музыкальной комедии, которая наверняка станет хитом в ваших пыльных юридических талмудах.
— Это было бы забавно, Аш, если бы не два обстоятельства, — сказал судья.
— Какие?
— Тетушка Фанни и Джозеф Ковальчик.
Когда они возобновили разговор, в нем уже не звучали юмористические нотки.
— Я хочу, Феррис, чтобы вы продолжали расспрашивать каждого вашего свидетеля, — говорил судья Шинн, — об их передвижениях в субботу. Это идея Джонни, и она может кое-что нам дать.
— Но зачем, судья? — спросил Феррис Эдамс. — Вы всерьез подозреваете одного из ваших соседей в убийстве тетушки Фанни?
— Я никого не подозреваю. Все, что мы делаем, — это хватаемся за шанс проверить каждого, находящегося в поле зрения, с помощью этого шутовского процесса. Точно такую же проверку перед предъявлением обвинения произвела бы полиция и прокуратура штата.
— Думаю, это очень важно, — кивнул старый Энди. — Лично я не верю, что преступление совершил Ковальчик. А если это сделал не он, значит, кто-то другой в этом богом забытом месте.
— Почему вы утверждаете, что виновен не Ковальчик, судья Уэбстер? — всполошился Эдамс.
— Потому что, — ответил старик, — я верю его истории.
— Но улики…
— Это ни к чему нас не приведет, — прервал его судья Шинн. — Джонни, ты и рта не открываешь. О чем ты думаешь?
Джонни нахмурился:
— Возникает любопытная ситуация. Если она сохранится…
— В каком смысле любопытная? — осведомился Пиг.
— Сегодня давали показания семь человек — четверо жителей Шинн-Корнерс и трое посторонних. Из них шестеро не могли убить Фанни Эдамс. Возьмем сначала троих посторонних. Доктор Кушмен из Комфорта…
— Надеюсь, вы не подозреваете старого дока Кушмена? — фыркнул Пиг. — Он такая же угроза для Шинн-Корнерс, какой был доктор Дафоу для Колландера в Северном Онтарио![32]
— Подозрение — не то слово, — сказал Джонни. — Это математическая проблема. Нужно исключить определенное число не подозреваемых, а просто факторов. Согласно показаниям доктора Кушмена, в субботу он принимал пациентов примерно от часа до пяти. После этого мы сделали перерыв, и я позвонил его медсестре, притворившись пациентом, который приехал в приемную Кушмена в Комфорт в субботу в четверть третьего, но не смог войти, так как дверь была заперта. Сестра с возмущением ответила, что в четверть третьего приемная была открыта, что она и доктор находились там, и что у дома стояла машина Кушмена, которую я должен был видеть. Она кое-что добавила, но с меня было довольно. В субботу в два тринадцать, когда убили Фанни Эдамс, доктор Кушмен был в Комфорте. Значит, его можно вычеркнуть. Второй посторонний — я сам…
— Вы?! — воскликнул Феррис Эдамс.