Застенчивый порнограф

Холодный ветер пахнул мне в лицо, я проснулся и открыл глаза. Женщина сидела и смотрела на меня, зрачки ее глаз были похожи на маленькие дырки в земле. Дверца машины была распахнута. Я повернулся и выглянул наружу, не понимая, где нахожусь. Я осторожно встал на снег.

Перед нами был трехэтажный каменный дом, на окнах стояли горящие свечи, видно для уюта. Но я знал, что это детская тюрьма. Мужчина поднялся с переднего сиденья и подошел ко мне, в руке он держал булавку с флажком страны П. Я попятился назад. В дырявую кроссовку набился снег. Он воткнул булавку в мой свитер, но боли я не почувствовал. Теперь этот флажок красовался у меня на груди. Взрослые засмеялись, не открывая рта.

Онникогдараныиеневиделэлектрическихфлажков.

Знаешь, Сара, они болтали так чудно, что я ничего не понимал, как ни старался.

Когда мы перешагнули через порог дома, заиграла музыка. Я остановился и уставился на стены. На стенах было много маленьких громкоговорителей, и из них звучала музыка. Вроде бы пела Пегги Ли[14], но голос ее доносился словно из компьютера. Я вспомнил, что мама любит Пегги Ли, она часто слушала Пегги Ли или Чета Бэйкера[15]. Мне Чет нравился больше, чем Пегги. Мы спустились вниз по коридору.

Здесь были красные ковры, красные стены и красный свет на потолке. На стене висели старые фотографии Памелы Андерсон[16] в позолоченных рамках. Я стал разглядывать их. Все они казались одинаковыми. Памела в купальнике улыбалась кому-то, кого не было на снимке. К ее шее прилипли песчинки. В конце коридора показалась дверь без ручки. Левый ботинок у меня совсем промок. Мы подошли к двери. Из стены выдвинулся экран. Я знал, что они пытаются обмануть меня. На экране я увидел женщину. Золотые волосы падали на ее «балкончики» и на светлое платье. Она сидела за письменным столом и улыбалась. Я думал, что они хотят превратить меня в кого-то, Сара, но не знал в кого. Она что-то говорила. Дверь открылась, и я услышал ту же мелодию Пегги Ли. За столом сидела дама с экрана. В комнате пахло духами, дама в светлом платье улыбалась глазами, что-то говорила мне, размахивая руками, и показала на диван. За ее письменным столом висела одна-единственная фотография Памелы — она лежала на полу ванной комнаты в пятнистом леопардовом наряде. Я решил, что эта женщина в светлом платье и есть главная в детской тюрьме. Я не шевельнулся. Не захотел подходить к ней. Мои ноги не хотели переступать через порог. Мужчина и женщина стали что-то ласково говорить. Но я не сдвинулся с места. Они надели перчатки и внесли меня в комнату. Мне хотелось кричать и драться, но я не шевелился. Сделал свое тело очень тяжелым. Они посадили меня на стул и ушли. Я остался один с этой, в светлом платье.

Боятьсявовсенечего.

Она говорила медленно, как-то вяло, ее губы двигались по кругу. Руки описывали в воздухе медленные круги. Она смеялась, и звуки этого смеха словно прижимали меня к спинке стула. Ее глаза тоже смеялись, и я не мог смотреть в них. Я уставился на лампу над ее головой и стал думать о телепрограмме, которую мы однажды с тобой видели. Помнишь, про страну П.? Фотограф говорил… Что он говорил? Я представляю его лицо… «…Довольные покупатели, фотографии голых людей…» — сказал он. Почему я не видел довольных людей на улицах? Я пытался вспомнить телепрограмму, лицо человека, но не смог, ну да ладно. Это неважно. Я приехал сюда не для того. Я смотрел на лампу над лицом этой женщины. Не смотрел на ее губы. Я думал о Петере Феме, о линзе фотокамеры, которая вылезала из его лица. О его глазах, о том, как мне ослепить их.

Женщина в светлом платье встала, подошла ко мне, наклонилась надо мной. На меня пахнуло духами, и я прижался к спинке стула. А она сунула мне в лицо маленькую карточку. На карточке было написано: «Катрине Лю. Психолог». Это слово я понял. Психолог кивнула. У нее было нежное лицо. Но мне не нравилось это нежное лицо и прищуренные глаза. Она поправила падающие на глаза волосы, нагнулась ближе ко мне и стала говорить на разных языках. На веках у нее были зеленые тени. Она поднесла два пальца к глазам и стала смотреть на меня в щель между ними, хитро улыбаясь. Губы у нее были красные, а зубы сияли, как фонари на автостраде. Она пыталась заворожить меня своим голосом. Но я не отвечал ей. Ясное дело, я знал, чего она добивалась. Хотела обманом заставить меня рассказать, откуда я приехал, и отослать назад. Но я решил, что никогда не буду говорить на своем языке в стране П. А уж если я что решу, так и будет. Ты сама это знаешь.