Застенчивый порнограф

— Есть немного.

Они сели за стол. За едой охотник спросил шпионку, как прошел у нее рабочий день. Тело у них обоих занемело от усталости, как у взрослых, но они продолжали болтать.

— Твой шеф опять был не в духе?

— Он всегда не в духе.

— Шеф не должен так вести себя.

— Просто зло берет, до того противно.

— И ты, поди, просто не знаешь, как себя с ним вести.

— Ума не приложу. Он только и знает, что бубнить и ругаться. Ходит взад-вперед с сигарой, вопит и пинает дверной косяк.

— Из-за всякого дерьма?

— Да.

— А что ему сегодня было надо?

— Он должен был встретиться с полицейским.

— С каким полицейским?

— У нас в городе иностранный полицейский.

— Полицейский, у которого дела с твоим шефом?

— Он любит фотографировать. А сегодня вечером они собираются делать какие-то снимки в ателье шефа. Когда они говорили по телефону, я потихоньку сняла трубку параллельного аппарата и подслушала их разговор.

Сара улыбнулась, и ее глаза засияли, как черные камешки.

Симону захотелось сказать, что у нее красивая улыбка, но вместо этого он произнес:

— Может, пошпионим за ними?

Когда он сказал это, в животе у него стало горячо и солнце влилось в грудь.

Они лежали на животе. В щель между гипсовыми панелями и стальными балками, поддерживающими потолок, им было видно фотоателье Себастиана Прямо под Симоном стоял нагнувшийся над камерой полицейский. Его волосы слегка поблескивали. Полицейский был высокий, худощавый, с гривой светлых волос. Симон посмотрел в его глаза. Тетя Элена говорила, что в глазах можно увидеть целый мир. В радужной оболочке глаз полицейского плавал целый мир. Симон увидел, как в них загорелся огонек. Он подумал, что этот огонек имеет магнетическую силу, хочет притянуть его к себе и сжечь. Глаза у полицейского были серые. Он передвинул штатив и стал прилаживать камеру, его движения были осторожны, он обращался с камерой словно с хрупким насекомым. Симон посмотрел сбоку на его рот, напоминающий согнутый палец. Кожа на его лице была сухая, казалось, будто это маска, которую приклеили на настоящую кожу. Себастиан стоял на другом конце комнаты, переминаясь с ноги на ногу. Он снял твидовый пиджак и повесил на спинку стула На бетонном полу лежала Юлия. Ее выгнали из магазина тканей. Одежды на ней не было вовсе. Теперь она работала у Себастиана фотомоделью. Он сказал, мол, не важно, что у нее такой тихий голос, словно она не говорит, а шепчет, важно, что она красива.

Она лежала не шелохнувшись на бетонном полу. Полицейский говорил тихо, Симон прислушался. Полицейский тихонько запел.

Под светом ламп Себастиан вспотел. Казалось, он не знал, на кого смотреть — на Юлию или на полицейского. Он вытирал пот с глаз короткими пальцами. Взгляд растерянно блуждал. На нем были черные ботинки со слишком длинными шнурками. Возле штатива фотокамеры полицейского лежала монета Полицейский постукивал ногой в такт песне. Кончиками пальцев он налаживал камеру осторожными движениями, поворачивал линзу и следил за медленным вращением.

Юлия уставилась на потолок. Казалось, она воображает, будто находится где-то в другом месте. На берегу. Или на космическом корабле.

Ее волосы лежали под головой, словно подушка. Соски грудей были красные, как и ногти на ногах. Ноги у нее были маленькие, аккуратные.

Полицейский перестал петь. В комнате воцарилась тишина. Симон слышал собственное дыхание. Полицейский посмотрел на Себастиана. Себастиан нервничал, поглаживал себя по щеке. Полицейский взглянул на Юлию и с отчаянием в голосе сказал:

— Когда я вышел в аэропорту, они окружили меня. Маленькие дети, подростки, старики. Я говорю это не в порядке критики. Ты понимаешь, я люблю Одер, потому-то и приезжаю сюда каждый год. Но нищие просто невыносимы. От них воняет. Они лезут ко мне, извиваются у меня под ногами, дышат прямо в лицо, шепчут, шипят. Что они говорят?

Полицейский на мгновение обернулся и посмотрел на Себастиана, но тот не успел ответить. Полицейский резко повернул голову в сторону, и это движение говорило о том, что он волнуется и чего-то боится.

— Юлия! — Он посмотрел на ее живот, на пупок, на ляжки. — Ты прекрасна, Юлия, — сказал он таким же унылым голосом.

Юлия улыбнулась ему, обнажив все тридцать два зуба. Себастиан сел на стул и вытянул ноги. Юлия улыбнулась еще шире. Себастиан засмеялся.

Полицейский посмотрел в камеру, снова ласково подкрутил линзу вправо, влево, его пальцы двигались неторопливо, он терпеливо изучал фотоаппарат.

— Я ненавижу подобострастные взгляды побитой собаки, — продолжал он. — Я поселился в отеле и в тот же вечер завел об этом разговор с шефом полиции. Сказал, что попрошайничество — одна из ваших проблем. Это ужасная проблема. Шеф полиции согласился со мной. Он пояснил, что решить ее мешает отсутствие политической воли. Он считает, что это трагично, и я согласен с ним.

Полицейский выпрямился и подошел к Юлии. Его ботинки проскрипели по полу. Он сел на корточки рядом с ней.

— Суй туда три пальца взад и вперед, — тихо сказал он.

Себастиан кашлянул.

Юлия кивнула и опустила веки, казалось, будто она спит.