Застенец 4 (СИ)

Воздух пах гарью, резиной и почему-то жженым сахаром. Будто одна из бомб прилетела в кондитерскую в разгар производства.

Приземлившись на истерзанную артиллерией улицу Мориса Тореза, кьярд пробираться вперед по обломкам асфальта. А я чувствовал десятки обращенных на меня взглядов. Настороженных и уставших. Взглядов последних защитников Петербурга.

Стена сложилась, как карточный домик, когда мои линии пробежали к ней и коснулись оборонительного заклинания. К невероятному ужасу и одновременно облегчению тех, кто ее подпитывал. Потому что все защитные артефакты, которые только могли аккумулировать силу, уже закончились.

Я спешился и взяв кьярда под уздцы перешел по мосту, сразу оказавшись во владениях Романова. Пограничники, первая и самая надежная опора Императора, встретили меня с ужасом на оцепеневших лицах. Потому что даже самый последний маг чувствовал мощь, которую я нес в себе. Просветление Идущих по Пути и Скверну Падших.

— Мне нужен Император! — не сказал, прогремел я так, что задрожали стекла.

Мне не ответили, но я был уверен — услышали. И передали. Так быстро, как только могли.

Романов, укрывшийся сейчас в Меншиковском дворце, спешно собирался на аудиенцию к бывшему подданному. Это я тоже почувствовал. И презрительно скривился. Пока его люди гибли, полупьяный Император сидел в безопасном месте и курил одну за одной.

Еще я чувствовал замешательство и неуверенность. Почему-то Поток нес одну мысль, которую про себя повторял Романов: «перевернутый маг». Кто ж знает, что это значило? Может, Император попросту уже так сильно залил свой мозг алкоголем, что стал бредить? Тоже вполне вероятно. По крайней мере, мысли его казались мне невероятно туманными.

Однако был и тот, кто оказался рад моему появлению. Я даже не думал, что такие люди вообще существуют. Ну, разве что, кроме тети. Но нет, Поток не был способен врать. Максутов испытывал небывалое воодушевление и сейчас уговаривал Императора, используя все свое красноречие, что тот попросту обязан встретиться со мной, чтобы привлечь нечаянного помощника на свою сторону.

Я знал, что сам Игорь Вениаминович не верит в то, что говорит. Он игрался с Романовым, давно пожертвовав этой фигурой, чтобы добиться успеха в собственной партии. Максутов по-прежнему был уверен, что все происходящее находится в его власти. При мысли об этом, в груди что-то сжалось, будто предчувствуя плохое. Но я отогнал от себя тревожную мысль. Сейчас не время предаваться беспокойству.

На набережную стекалось многочисленное население Петербурга. Так уж повелось, что у русского человека, в каком бы он ни находился мире, любопытство идет впереди чувства самосохранения. Вот уж когда рядом грянет пушечный выстрел, когда разорвется снаряд, тогда-то он и побежит сломя голову, чтобы залезть поглубже, спрятаться подальше, затаится в месте, что потемнее. Но не прежде.

Я узнавал людей с рынка, учащихся пажеского корпуса, лицеистов, даже разглядел бледного Горчакова, облаченного в военную форму. Жив, уже неплохо. Еще бы узнать, что случилось с остальными, в порядке ли? Но это потом. Я лишь был благодарен судьбе, что тети здесь не оказалось. Она могла все испортить.

Император пожаловал в закрытом экипаже всего с шестью всадниками сопровождения. И не потому, что не боялся за собственную жизнь. Значительно поредел и Конвой, часть которого пришлось отдать на усиление Стены. Романов вылез наружу, поддерживаемый Максутовым, и упер в меня свой туманный от выпитого вина взгляд.

Романов открыл рот, чтобы что-то сказать. Нечто невероятно повелительное, способное возвеличить себя в глазах защитников. И вместе с тем великодушное. Потому что знал цену совершенной сегодня победы. Однако я заговорил раньше, протянув к нему нити через Поток.

— Ко мне!

И Император послушался. Удивленно, даже не понимая, почему он это делает. Но вместе с этим не в силах противиться. Он медленно, чуть пошатываясь, зашагал к тому, кем собирался повелевать. Шаркая по мостовой подошвами сшитых на заказ сапог, постоянно спотыкаясь и едва не теряя равновесие.

Метрах в пяти от меня он все же растянулся на булыжниках, впрочем, движения не прекратил. Император всего магического мира, как он себя величал, а ныне лишь горстки отщепенцев, до моего вмешательства без шансов на будущее, медленно пополз на глазах у всех подданных.

По пути он мычал нечто невразумительное. Лишь изредка я разбирал ту самую присказку про «перевернутого мага». Видимо, Император окончательно повредился умом. Какое бы я отвращение к нему сейчас ни испытывал, правитель магов должен был доиграть роль до конца.

Вскоре Романов добрался до меня, даже не предприняв попытку подняться. Он потянулся двумя руками к отставленной ладони и стал покрывать пьяными поцелуями длань спасителя. Тогда я понял, что уже достаточно. Коснулся его другой рукой, и Император упал под ноги с самой блаженной улыбкой, на какую только способен человек. Разве что из уголка его губ мерзко текла слюна. Но это уже издержки путешествия по Потоку.