Ехали четверть часа. Круто свернув вправо, машина переползла через маленький выгнутый мостик. Роман безучастно смотрел в окно. Быстрая городская речка делала здесь резкий изгиб, набережная и невысокая ограда за ней, повторяя контур излучины, образовывали полукруг. Уазик въехал за ограду и затормозил. Собственно, это была не ограда, а простой деревянный забор, но его окраска озадачивала своей неуместностью – желтый, белый, зеленый, красный и черный цвета чередовались вертикальными полосами. Роман подумал, что это похоже на забор детского сада.
– Вылезай, – парень ткнул его в плечо.
Сказать это было проще, чем сделать – согнувшись в три погибели, в наручниках, скрепивших руки за спиной.
– Терещенко, едрена вошь, зачем в лужу-то загнал? – недовольно закричал мент, вылезший из машины первым. – И так подошвы отклеиваются.
– Дык, товарищ капитан…
– Я уже три года товарищ капитан. Чтоб это в последний раз, слышь, Терещенко?
– Так точно, товарищ капитан.
Роман осторожно спустил ногу в лужу, она оказалась довольно глубокой. Ботинок тотчас промок. Романа повело в сторону, нога подогнулась и, не удержавшись, он шлепнулся в грязную жижу. Макнуться лицом в лужу помешал вовремя выставленный локоть.
– Чтоб тебя!.. Терещенко! Иди помоги…
Романа вытянули из грязи, поставили на ноги.
– Что ж ты на ногах-то не стоишь? – спросил старший по званию и снял с него наручники. – Пошли, доходяга.
Разминая затекшие руки, Роман оглядел себя. Вся правая нога и рука были измазаны грязью. «Водная инициация по полной программе», – равнодушно подумал он, поднимаясь по ступеням крыльца.
В сочетании с расписным изгибающимся забором двухэтажное продолговатое здание действительно походило на детский сад. Только почти все окна забраны решетками.
– Поймали? – спросил дежурный, зевая.
– Ну! – ответил капитан. – По Мухоморову душу явился. А Мухомор у нас давно оприходован, – рассмеялся он, скривив физиономию.
На кратком дознании, устроенном тут же, у Романа выяснили имя, место жительства и род занятий.
Он опять попытался выяснить смысл происходящего.
– Гражданин Полоскин, вы задержаны до выяснения соответствующих обстоятельств. Все остальное сможете узнать у следователя, – объявил ему дежурный. – Горшков! Где тебя черти носят?… Горшков!
– Да здесь я, здесь, – из-за угла вынырнул заспанный детина в форме.
– Отведи задержанного.
– Ладно.
– Да не ладно, а так точно.
– Ну, так точно, – лениво ответил детина.
Он вцепился Роману в плечо и подтолкнул вперед. Через три шага задержанный споткнулся о незамеченную ступеньку и рухнул на четвереньки, чуть не угодив лбом в стену.
– Ты гляди! – раздался сзади удивленный голос капитана. – Вроде спиртом не разит, а второй раз уже с ног валится. Ну, нар-род!
– Зенки-то разуй! – буркнул детина. – Я за твои навески отвечать не собираюсь.
– Я разве жалуюсь? – растерянно спросил Роман.
– Знамо дело, – хмыкнул детина. – Царапинку посодют, а потом вой на всю округу – пытают их, понимаешь, в органах.
От одного торца здания к другому тянулся коридор с редкими дверями кабинетов. Пройдя вдоль стены, окрашенной в те же цвета, что и забор, задержанный и конвоир свернули на лестницу. На втором этаже был точно такой же коридор, но с облезлыми стенами. Только в левом крыле двери были металлическими. Детина повозился с замком, а затем тычком впихнул Романа внутрь. Дверь с лязгом захлопнулась.
Если когда-то это здание и было дошкольным воспитательным учреждением, то очень специфического свойства. Конура, куда водворили недоумевающего гражданина Полоскина, имела идеально квадратные очертания и освещалась через малюсенькое окошко чуть ниже потолка, перечерченное толстыми прутьями решетки. Перепиливать решетку стоило лишь из чисто теоретических интересов – пролезть в окошко могла разве что такса.
Роман с любопытством, замешанном на почти мистическом трепете интеллигента перед местами лишения свободы, оглядывал свое временное пристанище. На одной из стен располагался рисунок. Толстым грифелем либо углем какой-то бывший сиделец вывел причудливую восьмилепестковую фигуру. Внутри фигуры затейливо чередовались вставленные друг в друга круги, квадраты, вытянутые треугольники. Словно вспышками черных молний, эта геометрическая матрешка перерезалась уверенными вогнуто-выпуклыми линиями. Роман долго не мог отвести взгляда от сложной настенной композиции. Будь у него под рукой краски, он заполнил бы пустые пространства фигуры яркими цветами – белым, зеленым, желтым, красным и… Он запнулся на внезапной мысли. Те же цвета он видел на заборе и на стенах первого этажа. Глупость какая, подумал он. Ну откуда у рядового милицейского отделения эти смешные потуги на эзотеричность облика и содержания? С какого перепугу простая отечественная ментовка изображает из себя архитектурную мандалу – сходящиеся к центру уровни, соединенные ступеньками и расписанные в священные цвета буддизма?