Заступа

Бучила замешкался на очередном перекрестке, заметался влево и вправо, шумно принюхался и уверенно направился к крайней со стороны кладбищенской ограды избе. Тихонечко отворил калитку, благо не заперта, и тут же увидел лежащего на земле кобеля. Животное было разорвано надвое, передняя часть с головой осталась на длинной цепи, заднюю зашвырнули к забору. «Твою же мать, твою же мать», – Рух вдруг пожалел, что приперся один. А другого выхода не было. Пока бы объяснял, пока бы доказывал, эх… Да и хрен ли теперь? Дверь в сени была сорвана с петель, внутри клубилась и тянула во все стороны щупальца мерзкая липкая темнота. Темнота кричала: «Спасайся, беги!» Рух, сбрасывая оцепенение, мотнул головой. Стало понятно, зачем волки пригнали мужика и бабу к селу – пока все сбежались смотреть, волколак пробрался за тын.

Первая ступенька душераздирающе скрипнула, перекрывая, кажется, даже пронзительный собачий переполох. Бучила вдруг понял, что прилязгивает зубами. В сенях, в полосках лунного света, медленно кружились пылинки, дверь в дом тоже оказалась распахнута. От запаха свежепролитой крови к горлу подступил голодный комок. Изнутри слышалось влажное чавканье. Рух вошел бесшумно, вплыл в избу призрачной тенью и едва не споткнулся о распростертый у порога, в лохмотья истерзанный труп. Дородный, поперек себя шире мужик выплеснул потроха на пол и удивленно смотрел на матицу [20] единственным глазом. Второй отсутствовал вместе с половиной лица. Бучила невольно засмотрелся на труп и запоздало приметил, как тьма возле печки колыхнулась и поползла. В углу выпрямлялась и вырастала громадная тень, остро пахнуло мокрой шкурой и мускусом. Рух повел пистолями, но тварь оказалась быстрей, тьма неуловимо сместилась, и Бучила снова словно попал под бегущую лошадь. От удара он отлетел, снес какую-то мебель, с размаху приложился спиной и сполз по стене, пистоли вылетели из рук, грудь полоснула резкая боль. Затуманенному взору предстал волколак во всей своей звериной ошеломляющей красоте, застывший на задних лапах в полуприседе, чуть сгорбившись и наклонившись вперед. Если распрямится, будет сажени две высотой, десять пудов мышц, шерсти и злобы. Волчья харя испачкана кровью, передние лапищи с загнутыми когтями напряжены, огромные, близко посаженные глазища пламенели во тьме. Волколак глухо зарычал и сорвался в прыжке. Бучила заорал от страха и подался навстречу, украшенный серебряной вязью тесак вспорол застоявшийся воздух и секанул оборотня прямо по морде. От пронзительного воя зазвенело в ушах. В следующее мгновение клыки сомкнулись у Руха на правом плече. Волколак поднял упыря и тряхнул, как трясет крысу охотничий пес, с сырым треском лопнувшего мяса и переломанных на хер костей. «Ну вот и все» – пронеслась в башке глупая мысль. Хватка ослабла, и Бучила мешком обрушился на пол. Морда оборотня, украшенная наискось свежей раной от тесака, нависла сверху. Рух мог поклясться, что хищный оскал был жуткой усмешкой. Зверь зарычал и исчез, оставив после себя трупы и кровь.

«Почему не убил?» – успел подумать Бучила, проваливаясь в блаженное забытье.

Он не помнил, как его нашли, тормошили, звали по имени, а потом тащили волоком по улицам, матерясь и роняя рожей в замерзшую грязь. В себя пришел на столе у сельского коновала и с перепугу едва не пришиб ни в чем не повинного старика. Лекарь перевязал пораненное плечо и между делом шепнул на ухо, что у Клюевых дома плохо совсем, с Наташкой что-то творится, соседи о том проведали, и быть скоро преогромной беде. Полежал, значит, отдохнул, етит твою мать. До Клюевых добрел еле-еле, от дикой боли мутнело в глазах, ноги подгибались, трижды падал и полз. И все же успел. Перед избой собралась небольшая толпа, взвинченная, злая, при факелах, вилах и топорах. Увидев Руха, рассыпались полукругом, и тощий, с куцей бороденкой мужик хмуро сказал:

– Говорят, девка в чудище обратилась, бабы на крик сбежались и видели. На мать бросилась, в крови Катерина была. А Петр выгнал всех и дверь затворил. Чего делать, Заступа?

– Валите отсюда, и быстро, пока ноги не вырвал. – Бучила взбежал на крыльцо и забарабанил в закрытую дверь. – Эй, это Заступа, а ну открывай!

Дверь отворилась почти мгновенно, словно Руха там ждали.

– Где она? – спросил Бучила, оттирая Петра с дороги плечом.

– Там. – Глаза у Петра были мертвы.

Рух ввалился в горницу и первым делом увидел Наташкину мать. Катерина сидела, привалясь к печке, в одной ночной сорочке, перепачканной кровью. Лицо и руки исполосованы почти до костей.

– Заступа, – ахнула она. – Пришел, пришел, миленький, а мы, а я…

– Нету больше Наташки, – пояснил вошедший следом отец. Рух только тут заметил, что хозяин вооружен топором.