Заступа

Они волоклись по ночному болоту, поддерживая друг друга, падая от усталости и натужно сопя. Проснувшаяся от дневной спячки трясина выла и стонала на разные голоса, киша склизкой отравленной жизнью. Далеко за спиной, на плесневелых развалинах древнего города, плясали и переливались мутные огоньки. Души сгинувшего народа манили вернуться и отдохнуть среди тлена и сгнивших костей. Трухлявые пни, погибшие деревья и россыпи дряблых грибов светились зеленым. Руху становилось все хуже, яд переваривал его изнутри. Перед глазами темнело, в затылке бухал набат.

Он первым заметил призрачную фигуру и остановился как вкопанный.

– Ты чего? – недовольно буркнул Федор. – Ох, епт…

Высокая, худенькая, очень красивая женщина с тонкими чертами лица стояла по пояс в трясине, в десятке саженей от них, увитая клочьями гнилого тумана. Черные волосы, перехваченные алой Федькиной лентой, роскошной гривой спускались на плечи и падали на крупную обнаженную грудь. Женщина ласково улыбнулась и пальцем поманила к себе.

– Не вздумай, – шикнул Бучила парню и повысил голос: – Ты бы прикрылась, тварина болотная, а то я с дитем.

Странная женщина повторила приглашающий жест.

– Может, надо помочь? – прошептал Федор. – Ведь зовет.

– Ты совсем, что ли, дурак? – умилился Рух. – Ах да, чего это я? Умные дома на печке сидят.

Женщина подвинулась ближе. Тяжелая грудь заманчиво колыхнулась. Болотная вода осталась спокойной.

– Эй, шалашовка трясинная, ты целиком покажись, – попросил Рух.

Голая красотка смущенно отвела взгляд и отрицательно покачала головой.

– Не хочешь? Ну и вали в жопу. – Бучила сплюнул и потащил засмотревшегося Федора прочь.

– Какая красивая! – Федька оглянулся через плечо. Женщина тянула руки, плаксиво корча лицо.

– Нет ничего опасней красивой бабы, – поделился житейской мудростью Рух. – Ну, кроме красивой бабы, встреченной ночью на проклятом болоте.

Женщина некоторое время преследовала их, а потом внезапно отстала. Бучила сначала обрадовался, не сразу догадавшись, что дело нечисто. По сторонам чуть слышно похлюпывало, несся стрекочущий шепоток, запахло тухлым мясом и мокрыми шкурами. Чертова баба уступила добычу охотникам покрупней. Между ободранных голых берез мелькали приземистые быстрые тени.

– Видел? – напрягся Федор.

– Жряки-трупоеды сели на хвост, – спокойно объяснил Рух, хотя внутри его колотило. – Поганые твари.

– Нападут? – испугался Федор.

– Дождутся, пока я ослабну, тогда жди беды, – подтвердил Бучила, спотыкаясь о влажные кочки.

Федька надрывно, с присвистом задышал. В обычное время жряки Руха бы нисколько не испугали. Трусливые костлявые выродки с отвисшими пузами и рыбьими зенками, питающиеся падалью и болотным гнильем. Ничего страшного, пока не навалились толпой.

Ломаные фигуры появились впереди и перекрыли тропу. Жряков было больше десятка. Они сидели на корточках, пялясь огромными пустыми глазами. Склизкие, покрытые язвами и наростами тела блестели в призрачном лунном свете. Сукины дети. Бучила неловко соскользнул в трясину, дно было вязким и мягким, жердь помогала найти дорогу, но долго продолжаться так не могло. В фосфорных всполохах гниющих лесин болото переливалось сине-зеленым. Бучила одолел шагов сто и чертыхнулся вполголоса, увидев покрытое ряской круглое озерцо. Воняло трупами. Грязная жижа булькала, выпуская на поверхность пузыри и множество тонких, извивающихся жгутов. Позади тревожно вопили жряки. В озере плавали раздувшиеся, напитанные влагой тела. Рух опознал пару трупоедов с характерно выпирающим позвоночником и широченными лапами, предназначенными скакать по болотам; похожую на вывернутую наизнанку жабу трясинную шушмору и невесть как угодившего сюда лося с громадой ветвистых рогов. Самое интересное, тут же нашлись Тимофей и Анисим. Копали́ неподвижно сидели в воде, уронив головы между колен, оплетенные склизкой паутиной тонких корней. Вот, значит, и свиделись…

– Не дергайся. – Рух придержал Федора.

– Живые? – задохнулся парень.

– Хер его знает, и проверять не советую, давай краешком ухо… – Рух договорить не успел.

Тимофей задрожал, перевалился на четвереньки и пополз к ним, разевая рот и утробно мыча:

– П-помоги… Пмоги…

Анисим задергался театральным болванчиком и попытался окунуть голову в воду. Корни натянулись, удержав копаля от самоубийства. И это были не корни. Десятки тоненьких щупалец впились в размягченную плоть, перегоняя соки и кровь таящемуся в яме хозяину. Тимофея потянуло назад, он боролся, одно щупальце оборвалось с противным хлопком, брызгая алыми каплями.

– Помогите!

– Я бы и рад, да в рот тебе ягоды, Тимофей. – Рух отступал, толкая Федьку прочь от закипевшего озера. На поверхности выступил чешуйчатый гребень, сотни жгутиков слепо зашарили, собираясь в мерзкие, извивающиеся клубки.

– Ходу, Федя, ходу!