Заступница - Адвокат С В Каллистратова

Москва сначала показалась девушке из глубокой провинции чужой и неуютной. Она пишет: "Иногда удивительно живо вспоминается Рыльск. В такие минуты кажется, что стоит сделать пять-шесть шагов, чтобы очутиться в Рыльске, на его пустынных улицах, и увидеть всех рыльских... Тянет оказаться в бору или в лесу, на Сейме в лодке. А здесь все камень, и Москва-река, как деланная, в каменных берегах, покрытая слоем нефти. Бульвары и цветники на улицах и площадях хотя необычайно красивы, но кажутся тоже искусственными, деланными, не настоящими". Ее живо волнуют рыльские новости: "Мне очень интересно было узнать, как у вас в школе дела: насчет учкома, уклонов и т.д. Работает ли драмкружок и работаешь ли ты в нем? Пиши все про "комсу" и юнсекцию, про свою жизнь, про все-все..."

Но осваивается она в Москве довольно быстро, появляются новые знакомые, новые интересы. Уже в следующих письмах она пишет: "Ты была права, я слишком скоро ко всему привыкаю и для меня Москва уже явление обыкновенное. <...> Теперь, когда я живу в другой обстановке и знаю, что всерьез и надолго, все рыльское мне кажется маленьким и немножко смешным (не вс, конечно, и не все - ко многим из Рыльска я сохранила искреннее уважение). <...> И знаешь, Тома, теперь я твердо убеждена, что жизнь везде одинакова. Москва - это тот же Рыльск, только в крупном размере. Здесь всего больше, и людей больше, поэтому легче выбрать что-нибудь хорошее. <...> И здесь есть такие же типы, как наши "второступенки" - ограниченные, мещанистые. <...> В одной квартире с нами живут девчата, кончившие II ступень и учащиеся. Ну и что же? Целыми днями висят на телефонной трубке и перехихикиваются с разными Колями, Люсями, Максами, Ванями и т.д. Ничего не читают, за исключением романов (вроде Вербицкой), и на мое удивление отвечают: "А что же читать?" Здесь ли это спрашивать? Здесь столько книг, столько библиотек, читален всем доступных! Здесь есть справочные библиотеки, где, ознакомившись с каждым читателем отдельно, опытные люди могут дать целую систему для чтения! Одной из моих соседок родители дают возможность ехать в Берлин для изучения языков, а она отказывается только потому, что втюрилась в одного типа и не хочет с ним расставаться. Ведь это же безумие! А есть, конечно, и хорошие, выдающиеся люди. И театры здесь есть отвратительные, а есть и дивные. И вот именно благодаря тому, что здесь всего и всех много, можно выбрать хорошие книги, хорошие театры, хороших знакомых и друзей, в общем, хорошую жизнь. <...> за меня ты не беспокойся, я не пропаду, и "тоска" у меня так же быстро проходит, как и приходит. И это тоска беспричинная, признак проклятой интеллигентщины, от которой я всеми силами хочу избавиться".

Видно, что вопрос "мещанства" и "интеллигентщины" ее очень волнует, так как дальше она пишет: "Тома, меня теперь, когда я далеко и когда мне В. Евлинов совершенно безразличен, очень интересует вопрос: неужели он серьезно считал меня "мещанкой"? Если у вас хорошие отношения, и это тебе нетрудно спроси, не от моего, конечно, имени <...> Один тип здесь собирается учить меня разбираться в новой поэзии. Он сам дивно декламирует, и в его исполнении новые стихи - как музыка. Я свое рифмоплетство бросила и думаю, что больше никогда не начну. Довольно, подурачилась и хватит".

Соня полностью разделяет коммунистический энтузиазм старших братьев и сестры. Вот как она описывает своей подруге посещение мавзолея: "Громадное впечатление производит вид Ленина. Стоишь как зачарованный и глаз не можешь оторвать от дорогого лица, а мысли в голове несутся, несутся. А по обе стороны гроба стоят часовые красноармейцы и не шелохнутся, как статуи. А стоять не позволяют: "Проходите, проходите...", и течет, течет народная волна, и чувствуешь, что у всех одни мысли".

Осенью 1925 г. Софья Васильевна поступила в Московский университет на факультет советского права. На вступительных экзаменах она блестяще сдала математику, но физику не знала совсем. Помня ее прекрасный ответ на предыдущем экзамене, профессор был очень удивлен отсутствием знаний по физике. Он предложил ей нарисовать схему электрического звонка, но Соня сказала, что рисовать вообще не умеет. Тогда профессор, подумав, спросил, может ли она обещать, что никогда не будет заниматься физикой. Получив утвердительный ответ, он поставил ей "уд".