Застыло время

–Так тебя не было почти целый месяц. Вот случайно и познакомились с ребятами на дискотеке в ДК.

Что – то окончательно оборвалось в душе Ирины. И вопросов задавать больше не хотелось. И разговаривать. И вообще, ничего не хотелось. Но как резанули, как больно резанули брошенные ей в спину такие обидные, и от кого, от ее Тимки, такие убийственно-обидные слова:

– Да и кому ты нужна такая, дура бесплодная?

Ирина громко хлопнула дверью, чтобы не слышать, что там еще неслось ей вслед, ей, ушедшей отсюда, ушедшей навсегда, от Тимы, из этого кафе, из этого так и не ставшего родным городка. Уйти. Уйти навсегда. Только бы не слышать. Только бы не слышать этих жестоких слов.

Жить в этом городе, работать в этом городе, просто находиться в этом городе было, конечно, для Ирины больше невозможно. Нет, ничего вроде не изменилось. Та же работа, та же квартира. Те же хлопоты в заботе о пациентах, пришедших за помощью в поликлинику. Кому потерянную карточку разыскать, по кабинетам побегать, кому анализы подклеить, кому карточку выписать, больничный лист оформить, поставить печать, кому справку написать. Да мало ли дел срочных и неотложных у работника регистратуры.

Но не могла, не могла Ирина в этом городе оставаться. Не могла, не могла Ирина и в этой ставшей вдруг одинокой и страшной полутемной по вечерам квартиле оставаться. И ночные смены стала чаще брать, и на двух ставках работать, лишь бы не быть одной, лишь бы не оставаться одной в этой темной, чужой такой страшно-одинокой квартире.

Только одно нравилось Ирине, и с трепетом в сердце ждала она очередного сна, счастливого сна, цветного сна. В этом царстве вечного добра, в которое иногда ей удавалось попадать, оказывается родился у нее, жил, радовался маме, смеялся и бегал ее малыш, ее мальчик, ее не родившийся здесь, в этом горестном и тягостном мире, но радостно появившийся на свет там, в ее снах, светлых и добрых, снах с лазурным небом и белыми облаками, снах полными лугами трав и цветков, волнистых речек, в которых они с сыном, счастливо смеясь, плескались, и смех их рассыпался в солнечных брызгах, из которых образовывались новые и новые голубые озера, по зеркальной поверхности которых катались они, на легких лодочках.

– Мама, какое солнышко хорошее!

– Да, да, сынок. – просыпалась Ирина, и крепко сжав зубами уголок подушки, чтобы не завыть, чтобы не завыть по – волчьи, по собачьи, как угодно, но только бы не завыть от жалости к невинному народившемуся дитяти, чтобы не завыть от охватившей душу невыносимой материнской тоски.

Ирина нашла работу в областном центре. Город большой. Знакомых почти нет. Никто и ничего не напоминает о трагическом прошлом. Хорошая интересная работа. Замечательный коллектив. И никого не интересует ее личная жизнь. И саму Ирину эта личная жизнь не интересует. Все замечательно. Все хорошо складывается.

Если бы не одно, но.

Стал вмешиваться в ее сны этот страшный старый старик, из-за которого, как пояснил потом врач и случилась эта трагедия, из-за которого и вся ее собственно говоря еще и не начавшаяся толком молодая жизнь и пошла кувырком, да под откос, да разбились все мечты ее девичьи вдребезги об этот ржавый скрипящий крикливый и жалящий как змея дребезжащий и исходящий ядовитой щелочью голос. Голос, который не только ее, голос, который и в ее счастливых с ребенком снах стал пугать его. И снова, и снова она слышала душераздирающий крик своего мальчика, как тогда в автобусе:

– Мама, я боюсь! А боюсь его, мама!

– Не бойся, не бойся, сынок, – кричала она, хватала палку и била, и била, изо всех сил колотила по этой крючковатой мертвецки белой руке старика, хватающей больно и судорожно ее за плечо и отбирающего у нее ее самого любимого, самого хорошего ее мальчика, ее сыночка.

Колотила. Колотила. Колотила. Отгоняла. И просыпалась вся в ужасе, вся в страхе, вся в жаре и долго и долго еще плакала она в ночи, навзрыд, откровенно, в голос, неутешно по – женски, неутешно по – матерински.

Ведь она была одна. Ведь рядом никого не было. Никто ее не услышит.

Вот это и было самое страшное. Она была одна. Она была одна со своим прошлым. Она была одна с этим мертвецом из ее прошлого, из этой автобусной склоки. Она была одна. И это было самое страшное.

В эту смену Ирина пришла как обычно. Приняла дела. Просмотрела все назначения. Вовремя сделала укольчики. Выдала больным подготовленные Светой кулечки таблеток. Пришла Петровна из соседнего отделения. Попросилась подменить ее на часик. Надо ей добежать до внучка, встретить из школы, да до дома проводить. В первом классе он нее. Чем она очень гордится.

– Конечно, конечно, какие вопросы. Беги, Петровна, беги, посмотрю уж за твоими страдальцами. – Улыбнулась Ирина.