Затаив дыхание

— Тогда просто не сходи с тропы, и все дела, — отец Милли рассмеялся, будто удачно сострил.

— Ой, ты-то хоть заткнись, — отрезала жена, стараясь не наступать на подол длинного шелкового платья.

Поскольку концерт каждый раз приходился на второй день пребывания тестя с тещей в доме Джека и Милли, напряженность в отношениях обычно давала себя знать. Джека эти поездки страшили, особенно после того как концерты перешли под крыло «Английского наследства»[33]: попса почти вытеснила классическую музыку. Сыграло свою роль и нововведение: организаторы стали предлагать пакет услуг «все включено» — как на главных спортивных мероприятиях. Но эти перемены ничуть не стали помехой его музыкальным заказам.

На самом деле ручеек заказов сильно обмелел. В минуты уныния Джеку мерещилось, что в мире современной музыки он превратился в предмет обстановки… в нечто вроде запасного стула: в случае большого наплыва гостей его вытаскивают из кладовки, после складывают и суют подальше, а потом не могут припомнить, куда поставили. Милли ему сочувствовала, но была слишком загружена работой и потому ограничивалась голой правдой: муж все преувеличивает, на самом деле он должен понимать, что ему невероятно повезло.

— Многие дорого бы дали, лишь бы добиться твоего положения, — твердила она.

Вечер выдался душный, чересчур теплый, как перед грозой. Заранее было решено, что они пойдут слушать Хэйли Вестенру[34], новозеландскую звезду, прославившуюся исполнением песен из австралийской мыльной оперы «Соседи». Джек слыхом о ней не слыхал, но, увидев программу, наотрез отказался идти на ее концерт. Об Ибраиме Феррере[35] и речи быть не могло, потому что Джек на дух не переносил кубинскую музыку, а также группу «Бутлег Битлз» и мюзикл «Бриолин», тем более в концертном исполнении.

— Ну, какое все это имеет значение, — укорила его Милли. — Ей просто нравится слушать, как музыка разносится над озером. Быть может, это последний год ее жизни.

— И ты называешь это музыкой? Для «Английского наследства» это всего лишь способ заманить в шатры как можно больше денежных мешков.

— Людям нравится такая музыка, — возразила Милли. — Хорошие мелодии всем по душе. На такие концерты народ валит толпами.

— Хорошие мелодии есть у Сати[36], Сибелиуса и Малера, у Яначека и Шумана, Бриттена и Бартока. Называю тех, чьи имена первыми пришли на ум. Зачем слушать всякую хрень?

В конце концов, остановились на «Опера-гала» при поддержке радиостанции «Классика FM». В программе были типичные оперные шлягеры: хор плененных евреев из «Набукко» Верди, «Nessun dorma»[37] Пуччини и «Полет валькирий» Вагнера. Набор этот ничуть не удивил Джека, но жители окрестных домов жаловались на страшный шум.

Он подвел Марджори к ее шезлонгу у самой воды и предупредил, что будет фейерверк.

— Обожаю фейерверки, — заявила она.

— Она сама — фейерверк! — громко воскликнул отец Милли, к немалому смущению Джека. На самом деле, все кругом кричали. Точнее, вопили, открывая сумки-холодильники и выдергивая пробки из бутылок с терпким вином из Нового Света.

— Раньше я и правда была — огонь, скажи?

— Огонь, да какой! Господи Боже!

— Только погляди, как работяги на нашу корзину зарятся, — почти без иронии шепнула мужу Милли.

Откинув крышку, она достала бутылку шампанского; хотя паковали его прямо из холодильника, оно успело нагреться, и, открывая, Джек нечаянно облил себе спереди брюки. Набор снеди был неизменный: традиционные английские деликатесы — такими лакомились на пикниках в каком-нибудь давно забытом романе эпохи короля Эдуарда VII[38], там же лежал непременный набор клетчатых льняных салфеток и мягкий плед. В пироге с дичиной, как всегда, попадалась дробь, но тесть опоздал предупредить зятя: Джек услышал хруст во рту — уцелел ли запломбированный коренной зуб? Крыжовник из собственного сада почему-то опять был раздавлен в кашу. «Открытая чаша» эстрады, подобно мультяшной разинутой пасти с трепещущими от напряжения миндалинами, изрыгала музыку на лужайки и озеро. Эти звуки мучительно действовали на нервы, хотя Джек незаметно сунул в уши изготовленные на заказ затычки. А вокруг царил всеобщий восторг.

Год назад Джек вернулся туда в полночь за забытым на дереве пиджаком и поразился: лужайки были покрыты слоем бутылок, бумажных салфеток и пластиковых стаканчиков. В ушах еще звенела музыка, и от этого зрелища в памяти всплыло все то, что, пусть символически, было для него связано с Хейсом (хотя родители Джека всегда были очень опрятны). Теперь же грязь и хаос Хейса снова захлестывают его, а он, неспособный, как другие композиторы, проявить некоторую снисходительность, забивается в уголок и в очень узком кругу пытается отвести душу.

— Ничего себе наяривают! — крикнула мать Милли.

— По-моему, чертовски здорово! — рявкнул в ответ ее муж.

— А я и не спорю!