Затаив дыхание

Беспрерывные остроконечные зигзаги на экране напоминали очертания Гималаев, но в памяти почему-то всплыл силуэт Норфолка. Сочувственный писк аппарата — восьмушки в четырехчетвертном ритме, переходящие в протяженную ноту; Сью вскинула глаза на экран. Сердце Джека гулко забилось, а у матери, похоже, сердце замерло. Типичный сюжет из мыльной оперы, мелькнула мысль. Только никто не спешит на помощь, даже отец продолжаем копошиться в объемистом пакете с логотипом универсама «Асда» — достает «Дейли мейл», чтобы Джек почитал матери, картонную пилку для ногтей, какие-то паршивенькие конфетки. Держись, не паникуй. Вот мать уже открыла глаза, хотя это мало что меняет, в них все равно царит тьма.

— Ну, как ты, ничего? — еле слышно просипел Джек.

По экрану снова поплыли остроконечные гималайские вершины, попискивание монитора возобновилось, белый свет наполнился звуками.

— Чудной какой-то прибор, — заметила Сью. — Работает-работает и вдруг ни с того ни с сего начинает дурить. Дать бы ему хорошего тумака. В среду Джек все же поехал с отцом ночевать в Хейс: отец был очень бледен, не хотелось оставлять его одного. Сестра и брат Джека готовились немедленно вылететь в Англию, если ситуация примет скверный оборот. Но прошли первые, решающие, дни, мама жива и в сознании, настроение у нее улучшилось, сердечный ритм стабилизировался. Врачиха сказала, что очень довольна состоянием пациентки.

Всякий раз, возвращаясь под родительский кров, Джек ощущает, что к многочисленным наслоениям времени, отделяющим его от детства, прибавляется еще одно, потому что в своем нынешнем виде дом кажется искаженной копией места, отлично знакомого ему сызмала. Даже запечатлевшийся в памяти свежевозведенный район муниципальной застройки постарел, как и сам Джек; за прошедшие годы многие арендаторы выкупили у местных властей свои дома, понастроили кто портики, кто оранжереи, кто просторные флигели; некоторые заново обложили фасады камнем. Разностилица получилась такая, что оторопь берет.

В зеленом бордюре из низкорослых кипарисов, обрамляющем проезжую часть с недавно положенным красным асфальтом, там и сям валяются пластмассовые коробки из-под готовых обедов, огромные полистироловые стаканы и несколько литровых водочных бутылок «Смирнофф». Вывеска с грозным предупреждением ВЕДЕТСЯ НАБЛЮДЕНИЕ ЗА СОСЕДЯМИ И ИХ ИМУЩЕСТВОМ уже изрядно выцвела, дырки в ней — по виду от пуль, — возможно, были проделаны каким-нибудь острым инструментом в умелых ручонках местной ребятни. Зрелище это еще меньше радует глаз и душу, чем суровый, застроенный бетонными домами район на Хааремаа, в котором выросла Кайя. Вокруг раскатывают на велосипедах упитанные бритоголовые парни; точно так же раскатывал здесь в свое время Джек, только без этого шума и гама, и при виде шаркающей мимо хилой старушки вряд ли орал приятелю на всю улицу «Э-эй ты, онани-ист!»

В родном доме, впрочем, многое осталось без изменений: все та же потертая папка из искусственной кожи с едва заметным золотым тиснением «Радио таймс» [95]на обложке; сейчас в папке лежит номер «Ти-ви таймс» [96]; рядом помятая банка из-под печенья «Ховис», полная средств от несварения желудка. Как всегда, пахнет освежителем воздуха с ароматом персика и чем-то жирным и жареным. В гостиной по-прежнему висит сверхреалистичный альпийский пейзаж, который Джек в юности считал подлинником, хотя это явный эстамп.

Его тесная спальня теперь стала комнатой для гостей; гостят тут, правда, только брат или сестра Джека, да и то очень редко, раз в три-четыре года. Комнату недавно оклеили заново, уничтожив последние приметы его отрочества: шрамы на обоях от пластичного клея «блутэк» и цитаты, главным образом из Джона Кейджа и Джима Моррисона [97]. На стенах теперь обои в тонкую розовую полоску, довольно стильные; и все равно, даже после ремонта комнатка походит на одноместный номер в дешевенькой гостинице.

Джек с минуту постоял у окна, глядя на маленькую квадратную лужайку перед домом и на окрестные кварталы; район сильно разросся и занял кочковатое поле, когда-то казавшееся ему бескрайним и диким; мальчишкой он любил там играть. Соседние садики теперь едва виднелись за высокими заборами, а плакучая береза в углу родительского участка вымахала так, что загородила почти всю правую сторону. Джеку стало тоскливо и смутно на душе, будто его лишили права смотреть вдаль.

Мать выпала — или выбросилась — из окна расположенной рядом родительской спальни. Джек осторожно заглянул туда, будто осматривал историческую достопримечательность. Тюлевые занавески, которые Мойна хотела снять, висели на своих местах. Он открыл окно и выглянул наружу. На плитах дворика темнело пятно. Далеко-далеко внизу.

В ту роковую минуту отец заново покрывал кухонные шкафы желто-коричневой краской.

— Она называется «Под растрескавшуюся кору». Твоя мама выбрала, — подчеркнул он. — И ручки тоже.