Затаившиеся ящерицы

Мы пили пиво, водку, потом сидр, рассматривали книги и рукописи, валявшиеся по всей пустоватой квартирке в самых неожиданных местах… Вдруг между подругой (что называется целеустремлённой – вечно строящей планы бегства из провинции и подначивающей и меня) и пьяным другом, прежде, чем он сделался совсем невменяем, случился некий конфликт на почве размышлений о том, спасёт ли красота мир, а именно: женская. Позиция Логинова по этому вопросу пришлась не по душе моей похожей на Анжелину Джоли Арине, и она психанула, ушла в душную ночь под проливным дождём. А я осталась. И оставалась четыре месяца, и пытаюсь – после всего, что было – оставаться по сей день…

* * *

Мучительные вздохи раздавались слева от меня, из-за большого куста бузины; кровавые её ягоды в наступающей темноте выглядели жутко и зловеще. Попытавшись хоть немного унять дрожь в ногах, я поразмыслила, что кому-то, вероятно, требуется помощь, и, может быть, ничего страшного не произойдёт, если я просто посмотрю, в чём дело. Осторожно, стараясь не шуметь, я пролезла через колючие ветки…

Я ожидала увидеть всё, что угодно, но только не то, что предстало моему взору: к толстенному стволу дерева грубой верёвкой была крепко привязана девушка, совершенно голая! Услышав меня, она постаралась высвободиться и пыталась закричать, но вырывался лишь сдавленный стон, потому что рот её был залеплен скотчем.

Забыв на минуту про страх, я подошла ближе. Она подняла голову, и я увидела выразительные глаза со следами размазанной вокруг них косметики. Большие, голубые, красивые… Не очень длинные волосы, тёмные, мелко вьющиеся, сбились на одну сторону, в них застряли еловые иглы и шелуха коры. На казавшемся в сумерках совсем белым теле, с застывшими уже разводами пота и грязи, отчётливо проступали длинные багровые полосы, напоминающие следы от ударов прутом, и ещё несколько заметных синяков и ссадин. На правом предплечье – меня так и пронзило, как током, будто я уже видела это – татуировка, редкая вариация пошловатого сюжета: змея, пронзённая в двух местах розой…

Мне снова стало жутко. А вдруг её мучители притаились где-то неподалёку и сейчас наблюдают? Что если и меня… С трудом переводя дыхание, я огляделась по сторонам и прислушалась. Нет, всё тихо, вокруг никого, только лес…

Она снова мучительно застонала и умоляюще посмотрела на меня. В глазах блеснули странные искры, и даже почудилось: тёмно-карие… Я пригляделась к ней внимательнее. Попыталась почему-то представить, как она выглядела бы в одежде, не привязанная в таком унизительном виде здесь, в глубине этого страшного, погружающегося во тьму леса. Но время шло, и нужно было что-то предпринимать.

– Подожди, сейчас я тебя освобожу, – мой собственный голос показался мне в этой тишине глухим и сдавленным; ноги дрожали, руки тряслись…

Стараясь не причинить боли, я отлепила скотч от ее губ. Они были тонкие, почти как у меня, но чувственные, с едва уловимой наглостью, припухшие, в крови, с синеватыми следами укусов.

– Развяжи… – чуть слышно прошептала она, едва почувствовав, что может говорить.

Я попыталась расслабить узел, стягивавший концы толстых верёвок, но он оказался словно из камня. Ножа, чтобы просто его перерезать, у меня не было. Никакой велоаптечки с ключами и отвёртками, как в детстве, в современных байках тоже, к сожалению, не предусмотрено.

– Не получается… Не знаю, что делать, – в панике проговорила я, отступая, чувствуя головокружение… и наконец поняв, что за запахами от неё на меня повеяло – мочой, потом, запёкшейся кровью и застывшим ужасом, и ещё чем-то мерзким, терпко-горьковатым…

– Попробуй ещё, ну, пожалуйста! Не уходи, попробуй ещё! – стонет она жалобно, но мне кажется, что при этом едва уловимо улыбается, и кажется даже, что как-то кривовато, с каким-то упоением своим страданьем.

Кажется, этим пахнет прямо изо рта!.. Запах размороженного, слегка пропавшего мяса. Интуитивно, теоретически догадалась: сперма.

Преодолевая отвращение, я снова подошла к ней почти вплотную и нагнулась проверить, насколько туго связаны ее ноги и нельзя ли ослабить верёвку хотя бы в каком-нибудь месте. Почти у самых лодыжек она оказалась не очень плотно пригнанной к телу, и я изо всех сил потянула шершавую петлю на себя. Девушка, почувствовав некоторую свободу, переступила с ноги на ногу, и кольцо, сжимавшее её щиколотки, шевельнулось и упало вниз.

– Попробуй теперь эти, выше! – её тон сразу стал обрадованным, уверенным, даже требовательным, голос низкий, грубоватый. Меня мутило от пряно-горького зловония, чувствовалось что-то неприятное, странное, как будто я прикасалась к отвратительной жабе.

Я провела ладонями вверх по недлинным, липко-гладким ногам девушки. Она не холодная, не дрожит, слабо дёргается, часто дышит, облизываясь, сухо плюётся… Нащупала верёвку, охватывающую широкие бёдра. Рванула с силой, потом ещё и ещё, и вдруг, в каком-то диком порыве, резко выпрямилась, ничего не соображая от нахлынувшей темноты, и впилась ртом прямо в её искусанные кем-то губы.

* * *