Затаившиеся ящерицы

К нам вышел Вовчик, двоюродный брат Арины (через год он умер, отравившись грибами на подобной тусовке, очень жалко, его я знала с детства), и он стал как-то лазить постоянно к нам… Вскоре все перемешались, а я из-за своей тогдашней привычки к созерцательности отделилась, пошла посидеть одна на том самом дереве. И тут ко мне вышла некая коренастая деваха, довольно брутальная, с какой-то финкой в одной руке («просто для прикола», типа аксессуар, сунула её после, как в брюхо, в карман-кенгуру), и с бутылкой бормотни в другой, и предложила выпить!..

В конце, когда хлынул ливень, обе компахи, с дюжину человек, влезли в один автобус. Я села с Тёмой, мы что-то веселились, ржали, а Шипунов (добрейший толстяк и великан, который всё пытался за мной ухаживать) возревновал и сел с одной из двух леди из их компании – как раз с Зельцер, они разговорились и всю дорогу вполне благообразно трындели всё про какую-то жёсткую музыку, в частности, про группу Burzum, превратно понятого Толкиена, ритуальные убийства и сожжение церквей…

Да, нет сомнения, это она! Я не верю своим глазам. Может, это опять всё сон? Но вот же она – она! – стоит, белая, бедная, дикая, вихляясь и приседая у обычного чёрного деревца, на ней замусоленные, перекрученные, дурацкие красные стринги, грязные рыхлые ноги в непомерных, чуть ли не зимних, мартинсах… Как всё же больно!.. И синячина со стёсанной кожей от её подошвы!.. Её руки сцеплены сзади, и закручены, как наручниками, какой-то проволокой… Она извивается, мается, матерится, плюётся, вращается вокруг столба, со стуком заскакивая ботинками на какой-то деревянный помост, что-то типа ящика… Рядом, мне так и кажется, валяются шприцы, презервативы, и от них пачки.

Судя по фотке, она тоже в каком-то смысле стильная. Вспоминаю – не без небольшой стильной ухмылочки, наверное! – как он удыхал (как он это называет), когда я рассказала, как мы с подружкой, набирая газетные объявы, недоумевали над словом «стельная» и исправили «е» на «и» – мол, корова та продаётся какой-то особой, стильной породы!.. (Ему ведь это близко, он ведь – говорю без высокомерия – в селе родился, почитай что писатель-деревенщик!) А он ещё похвастался, как на филфаке какая-то бурёнушка, списывая у соседки, написала вместо популярнейшего в диктантах термина «чесучовый» почти равносильный ему «сучесучий»!.. Или это опять хохма, проверочка для смеха?.. Хотя, на его коллажированно-постмодернистский, мачистско-сельский взгляд, взгляд его неописуемых глаз с неопределимой моральной модальностью, это, в одних ботфортах и несоразмерных скрученных стринжаках, это бурно-каламбурное скрюченное существо со скрученными ручонками – это и есть своего рода стильно! Или как мы вместе стоим тут: святой (простите за сравнение) Себастьян и маленький Маугли – написанный, конечно, великим брит-имперцем Киплингом! – с хлыстом в руке…

Наверно, даже мелькает неприглядная мысль, от которой тут же становится противно и стыдно: если её трахали, то делали это не стоя… Надеюсь, что этого не было… всё же её жалко…

– Давай, фря, чего мнёшься! Дай чё-нибудь попить!.. – опять выкрикивает она с искажённым злостью лицом, надрывно кашляет.

Ну погоди у меня, почти вслух произношу я, дёрнувшись было вперёд, к хлысту, застыв в нерешительности.

Позвонить Аринке? Самой её уделать? В ментовку? Просто свалить?!

***

«…Вся твоя судьба написана ночью!..» Кто-то снюрюстит – летний, мелкий, малозаметный для людей ноктюрн, словно для какой-то метафизической связки земли и неба: з-з-з!.. – ритмичными волнами, поднимающимися-рассеивающимися снизу, из травы на опушках (почему-то ясно представляется, что из земляники, хотя кругом такое разнотравье); кто-то потрескивает в кустарнике, как будто кругом мелко догорают костерочки или скребётся жук в спичечном коробке, но запах откуда-то (из леса, от озера? от леса, из озера?) идёт не палёный, а пьяняще… даже какой-то звеняще ночной, и в нём всё кристально ясно и в отношении дыхания и запаха, и в отношении звука… Кажется даже, что слышится лёгкое шипение шин, доносящееся с шоссе… Высоко вверху скрыпят и как-то постукивают высокие мачты чёрных дерев – это уже совсем что-то из сказочного леса, немного жутковатого…

В детстве всю неделю ждёшь передачи «В гостях у сказки»… иногда она была один раз в две недели, и тогда казалось, что тянутся они очень долго, но не из-за того, что время было пустое и серое, как у стариков и взрослых (теперь даже на меня что-то такое надвигается, склизкое, две недели вроде бы растягиваются, как жвачка, а потом сразу что-то рвётся, проскальзывает, обрывается, как будто это какие-то пять минут, одна выкуренная сигарета… тщательно забычкованная… как будто этого не было совсем!) … наоборот, время тогда, в дворовом и домашнем детстве, настолько было само по себе, для себя, в себе, настолько насыщено событиями и сказкой – историями, играми, сказками – что дождаться обещанной, внешней, законно положенной ребёнку телесказки порой было крайне непросто…