Затаившийся Оракул

Я был ошарашен. Я понял, что Кайла и Остин волновали его ровно столько же, сколько и меня.

Только вот Уилл выполнял свой долг. Он обязан был сначала позаботиться о раненых. И сейчас он нуждался в моей помощи.

— Х-хорошо, — сказал я. — Как скажешь.

Я схватил сумку с медикаментами и занялся Паоло, который как раз потерял сознание от боли.

Уилл поменял медицинские перчатки и посмотрел на лес.

— Мы их найдем. Обязательно найдем.

Нико ди Анджело подал ему фляжку:

— Выпей. Прямо сейчас ты должен быть именно здесь.

Я понимал, что сын Аида злился. Трава у его ног дымилась и увядала.

Уилл вздохнул:

— Ты прав, но мне от этого не лучше. Теперь надо вправить сломанную руку Валентины.

Поможешь?

— Звучит жутковато, — ответил Нико. — Пошли.

Я присматривал за Паоло Монтесом, пока не стал полностью уверен, что ему больше ничего не грозит. Тогда я попросил двух сатиров отнести его носилки в домик Гебы.

Я сделал все возможное и другим. У Кьяры было легкое сотрясение. У Билли Ын случился приступ ирландской чечетки. Из спин Холли и Лорел нужно было убрать осколки взорвавшейся рядом с ними пилы.

Как и ожидалось, близнецы Виктор пришли первыми, а теперь они спрашивали, в кого же попало больше осколков, ведь тогда они могли бы с гордостью говорить о том, через что прошли. Я приказал им помолчать, иначе я больше никогда не разрешу им носить лавровые венки. (Имею на то право, ведь я их создатель.)

Для смертного мои исцеляющие способности были сносными. Уилл Солас намного превзошел меня, но я не придавал этому такое же значение, как неудачам в стрельбе из лука и музыке.

Полагаю, быть вторым в целительстве уже привычное дело. Мой сын, Асклепий, стал богом медицины к 15 годам, и я был вне себя от радости. Это позволило мне уделить больше времени другим увлечениям. Кроме того, для любого бога иметь ребенка, который стал врачом — мечта.

Пока я промывал рану, подбежал Харли, теребя в руках маячок. Его глаза были опухшими от слез.

— Это моя вина, — бормотал он. — Из-за меня они пропали. Мне… Мне жаль.

Его трясло. Было ясно, что мальчик был в ужасе от того, что я мог сделать.

За последнюю пару дней я уже успел соскучиться по страху смертных. Все мое нутро бурлило негодованием и злобой. Я хотел обвинить кого-то в моем положении, в исчезновениях, в моем собственном бессилии что-то исправить.

Но мой гнев сам собой исчез, когда я взглянул на Харли. Я почувствовал себя пустым, глупым, постыдился самого себя. Да, я, Аполлон… испытал стыд. Это было настолько небывалое событие, что весь мир мог бы разорваться.

— Все хорошо, — сказал я ему.

Он шмыгнул носом:

— Соревновательная дорожка ушла в лес, хотя не должна была. Они потерялись, и…. и….

— Харли, — я положил свои руки на его, — позволишь взглянуть на твой маячок? Он вытер слезы.

Он, видимо, опасался, что я сломаю устройство, но все равно отдал.

— Я не изобретатель, — сказал я, поворачивая шестерни максимально аккуратно. — У меня нет способностей твоего отца, но я понимаю музыку. Полагаю, автоматоны реагируют на частоту энергии на 329,6 герцах. Она лучше всего резонирует с Небесной бронзой. Если только ты отрегулируешь свой сигнал…

— Фестус сможет услышать его? — глаза Харли расширились. — Правда?

— Точно не знаю, — честно признался я. — Так же, как и тебе не могло быть известно, как поведет себя Лабиринт. Но это же не означает, что мы должны прекратить попытки. Никогда не прекращай создавать, сын Гефеста.

Я вернул ему маячок. На мгновение Харли уставился на меня с недоверием, но затем обнял настолько сильно, что чуть не сломал мне ребра, и убежал.

Я позаботился о последнем больном, в то время как гарпии, собирая бинты, разорванную одежду и сломанные оружия, очищали территорию. Они положили золотые яблоки в корзину и пообещали, что сделают самые вкусные сияющие яблочные турноверы на завтрак. По настоянию Хирона оставшиеся полубоги разошлись по домикам. Он уверил их в том, что мы примем решение о дальнейших действиях утром, но я не собирался ждать. Как только мы остались одни, я обратился к Хирону и Мэг.

— Я пойду за Кайлой и Остином, — сказал я. — Вы либо со мной, либо нет.

Хирон напрягся.

— Мой друг, ты устал и не готов к этому. Возвращайся к себе в домик. Это не принесет пользы…

— Нет, — я отмахнулся от него точно так же, как я это делал, пока был богом. Этот жест, наверное, выглядел грубым от шестнадцатилетнего мальца, но меня это особо не заботило. — Я должен сделать это.

Кентавр опустил голову.

— Я должен был послушать тебя до забега. Ты пытался предупредить меня. Что… Что же ты узнал?

Этот вопрос остудил мой пыл, словно ремень безопасности. После спасения Шермана Янга, после услышанных в Лабиринте слов Пифона у меня было чувство, будто я знал ответ. Я вспомнил имя Додона, истории о говорящих деревьях… Но вновь мой разум был похож на наваристый суп смертных. Я не мог вспомнить причину моего волнения, не мог вспомнить, что намеревался делать. Возможно, усталость и стресс взяли свое. Или же Зевс манипулировал моей памятью, давая мне некие проблески истины, но затем превращая такие моменты из «Ага!» в «А?»

Я разочарованно взвыл: