Затаившийся у порога (ЛП)

Разъярённая, она помочилась, смыла, потом вымыла руки, и вдруг у неё поползли мурашки. Она знала, что это была её болезнь, которая, как всегда, погружалась в неё. Какие бы извращённые мозговые клетки в её голове не делали её такой... теперь они искрились энергией.

"Нет, нет, нет", - простонала она про себя и стянула майку через голову.

Она сняла юбку и теперь стояла полностью обнажённой.

"Нет, нет, нет..."

Она позаботилась о том, чтобы не шуметь, выходя из ванной. Она выглянула из-за входа в холл и действительно увидела, что отец Фрэнка дрожащими руками ласкает свою промежность. Она вернулась в ванную, закрыла дверь достаточно громко, чтобы он мог услышать, и вышла.

- Я вернулась, - сказала она и осторожно положила одежду на стул. Она снова села, и теперь её всю покалывало от того факта, что она сидит совершенно обнажённая перед слепым мужчиной. - На чём мы остановились? О, да, мы говорили о...

Старик запнулся.

- Хейзел, я... я рад поговорить с тобой, но боюсь, что сейчас я ужасно отвлекаюсь. Я ослеп уже почти пять лет назад, но... но...

Хейзел прижала руку к своей вагине и делала медленные круговые движения.

- Но что, сэр?

Он казался нерешительным.

- Ты будешь ужасно возражать, если я прикоснусь к твоему лицу? Я бы очень хотел тебя увидеть, и, конечно же, прикосновение - это единственный способ, которым слепые могут по-настоящему видеть.

"Осторожна. Будь очень осторожна".

- Конечно, - сказала она и вскочила.

Она встала прямо перед ним, наклонилась и взяла его за руки. Затем она положила их на лицо.

Кончики пальцев блуждали повсюду, от лба до горла и обратно.

- Боже мой... Ты такая красивая, такая милая.

- Спасибо, - прошептала она.

Мёртвые глаза поднялись. Теперь его пальцы блуждали на её ключицах, и зрение Хейзел становилось всё туманнее и туманнее, а болезнь погружалась всё глубже, пропитывая её мозг, как губку.

В глазах старика блеснули две слезы.

- Пожалуйста... - раздался самый сухой писк.

Хейзел схватила его за запястья и прижала его руки к своей груди.

- Я знал это, - прошептал он.

Теперь всё его тело дрожало в кресле.

Её собственный голос пересох.

- У меня есть некоторые проблемы, профессор Барлоу, и... как я уверена, вы всё прекрасно знаете. Я пытаюсь думать о них как о легкомысленных маленьких фетишах, маленьких извращениях, но я думаю, что это нечто бóльшее. Я рационализирую то, что меня заставляют делать, говоря себе, что если никто не пострадает, всё в порядке. Но это довольно наивно, я полагаю...

Руки старика скользнули по молодой груди Хейзел, затем вниз по талии, по животу.

- Слепые мечтают об этом, Хейзел. Других фантазий у нас, правда, нет...

Пока руки ласкали её грудь, Хейзел смотрела вниз, между его рук, вниз, на свой живот и грозный пучок тёмно-рыжих лобковых волос; она заметила натянутую промежность старика и заметила там мокрое пятно размером с десятицентовую монету. Как давно он не прикасался телу? Сколько времени прошло с тех пор, как он испытывал эту близость и у него действительно была эрекция? Когда последний раз он кончал?

Глухое дыхание Барлоу участилось.

- Ты такая красивая моперистка, Хейзел.

Её груди тряслись, когда она засмеялась.

- Моперистка?

- Так называется этот конкретный фетиш, - его голос то повышался, то понижался. - Тот, кто совершает "непристойное обнажение в присутствии слепого", - это тот, кто испытывает сексуальное возбуждение, выставляя себя напоказ.

"Моперистка, да?"

- Это новинка для меня, - сказала она, приближая лобок. - Я должна внести это в свой список.

Теперь старые руки лепили её бёдра, кружили вокруг живота, прощупывали пупок.

- Но ты точно не возбуждена, - прошептал Барлоу. - Такую молодую, красивую женщину, как ты, не мог возбудить слепой старик...

Хейзел взяла его руку и приложила к своей вагине. Она провела одним из его пальцев прямо в свою щель. Та пульсировала и была горячая.

- Так вы думаете, я не возбуждена, да?

Она водила дрожащим пальцем внутрь и наружу, напрягая себя.

- Пожалуйста, - взмолился он. - Позволь мне... попробовать тебя на вкус... Это было так давно.

Хейзел не требовалось времени ни на обдумывание, ни на взвешивание субъективных сторон ситуации. Бóльшая часть её сознательных мыслей казалась плёнкой. Она прижала Барлоу к креслу, затем легко вскочила, поставив босые ноги на подлокотники. Профессор Барлоу дрожал и стонал, слепо глядя в ожидании. Лишь однажды совесть Хейзел спросила: "Что я делаю?". Но лишь однажды.

Она подняла правую ногу прямо вверх, как игрок на пике удара, затем прижала подошву ступни к стене. Отсюда она лишь наклонила лобок, направляя его прямо к тонкогубому рту больного отца Фрэнка. Выравнивание было идеальным.

Поза Хейзел напрягла её спину и мышцы ног, когда шестидесятилетний язык погрузился в её складки.

Старик хмыкнул в чём-то вроде умоляющего восторга. Хейзел подтолкнула свой клитор ближе. Вскоре, однако, он освоился, возможно, старые воспоминания снова вспыхнули, когда движения его языка стали ритмичными.

Сквозь его мяуканье она могла слышать, как он отчаянно лапал себя за промежность судорожной рукой.

"Не перевозбуди его..."