Затаившийся

Спустя два дня я порылась в карманах его рубашки и брюк. Пусто. Я вышла на тропу войны. В одиночестве. Я хотела знать, кто это и чем они занимаются вместе. Я дошла до «Синей двери» и увидела в окне, как Коннор обслуживал столик. Лампа освещала его обворожительное лицо. Он был прекрасен. Мне бы хотелось, чтобы это было не так. Я подходила к ресторану целых три раза. Этого оказалось недостаточно, и я послала Марси, чтобы она принесла оттуда ланч. Я отправляла Коннору сообщения в течение дня, чтобы проследить, сколько времени у него уйдет на ответ. И пусть мои методы были иными, я вела себя совсем как моя мать, когда она узнала, что мой отец изменял ей с женой своего партнера. Я помню, как презирала ее. Говорила маме, что она выше этого. Что ей следует просто прогнать отца и поменять замки. Боже, как самонадеянна я была! Мама ничего мне не отвечала. Просто плакала. Сложно порвать все связи с человеком, которому верила. Как мама верила папе. Как я верила Коннору Моссу.

Когда я работала прокурором, то могла спросить обвиняемого о чем угодно.

Почему вы убили собственного ребенка?

Вы получили наслаждение, ударив жертву ножом?

Вы возбуждались, когда тушили сигареты о свою девушку?

Чужая боль доставляет вам удовольствие?

Почему вы растлили свою внучку?

Этот список можно продолжать до бесконечности. Я спрашивала. Они отвечали.

Но, когда дело дошло до моего собственного мужа, я стала Хелен Келлер. Слепой и безмолвной. Я не могла задать вопрос, потому что не хотела знать ответа. Не хотела услышать, что он нашел женщину лучше меня. Не хотела окончательно разрушить свои старые школьные мечты. Окончить университет. Пройти стажировку. Найти хорошую работу. Встретить классного парня. Выйти замуж. Родить ребенка. Стать партнером в фирме.

Я сглупила, пропустив самый важный пункт.

* * *

Спустя всего несколько часов я лежала на кровати, задрав ноги в ожидании семени, надеясь, что в этот раз оно выполнит свое предназначение. Семя мужчины, которому я больше не доверяла; мужчины, который отдавал то, что по праву принадлежало только мне, свою сперму, какой-то потаскушке из «Синей двери».

Коннор потерся о меня носом, и я вдохнула его аромат, пытаясь разыскать в нем запах своей соперницы. Ее духи. Ее пот. Ее кондиционер для волос. Что угодно. Я смотрела в его глаза и гадала, о ком он думал – о ней или обо мне. Может, мне нужно больше ботокса? Или моя грудь начала обвисать? Мысли, крутившиеся у меня в голове, не имели никакого отношения к тому, чем мы занимались.

Секс был механическим. Я почти не прилагала усилий. Коннор справился и сам. Он никогда не отличался выносливостью. Еще один толчок – и на его лице появилось выражение, означающее близость оргазма. Одновременно блаженное и болезненное. Когда-то я любила видеть экстаз на его лице во время занятий любовью. Теперь же меня тошнило от одного его вида.

Так что я просто лежала, ни говоря ни слова. Жеребец сделал свое дело и отстранился. Кобыла переводила дыхание. Мне хотелось заплакать. Отчаянно. Значила ли я для него хоть что-то или была лишь постылой обязанностью? Сходить на работу. Трахнуть Кристен. Каждый день одно и то же. Я не хотела быть жертвой. Это не по мне. Но, черт побери, я чувствовала себя уязвленной. Униженной.

Коннор, раскрасневшись от усердия, пошел на кухню за водой. Я смотрела, как исчезает в дверном проеме его голый зад. По крайней мере раньше он уходил, чтобы попить воды. Может, теперь он писал любовнице со своего нового телефона. Говорил ей, как соскучился. Как ему надоела жена.

Надоела я.

Я не собиралась с этим мириться. Ни за что. Я выше этого. Я лучше, чем он. Лучше, чем она.

49 Адам

Обри сидит у меня на коленях, и мы вместе листаем фотоальбом, который Софи составила для родителей за неделю до своей гибели. Обри пригрелась и то и дело клюет носом, но я обещал. Я пролистываю фотографии одну за другой. Всякий раз Обри улыбается, смеется или тыкает пальцем.

– Мой день рождения, – говорит она, указывая на снимок, где Софи зажигает три розовых свечи на шоколадном торте.

– Верно, – соглашаюсь я.

Не уверен, что Обри действительно понимает, что ее мамы больше нет. Она говорит про Софи так, будто та ушла в другую комнату.

– Я хочу показать маме, – говорит она про ночную рубашку, которую дала ей Хелен.

– Мама видит, – отвечаю я.

– Я хочу к маме, – говорит она.

– Я знаю. Она очень тебя любила, Обри. Больше всего на свете.

Она прижимается к моей груди, и мы листаем фотографии дальше. Сидя здесь вместе с дочерью, я невольно вспоминаю день, когда я сидел на этом же стуле, и вся жизнь рушилась у меня перед глазами.

* * *

Ничто не возбуждает любопытство сильнее, чем папка под названием «Личное» на компьютере. Вне всякого сомнения. Бьюсь об заклад, компьютерщики в сервис-центрах наверняка первым делом ищут всякое интересное, когда им приносят на ремонт сломанную технику.