Затемнение

Тот же, увидев, что неизвестная снова ушла в себя и её рассказ, – не слишком, впрочем, заинтересовавший его, – видимо, на этом закончен, поглядел на неё сбоку ещё некоторое время, любуясь её немного холодной, отстранённой, как будто потусторонней, но при этом такой редкой, утончённой, исключительной красотой, в которой было что-то загадочное и неуловимое, и вздохнул с безотчётным, неосознанным сожалением, словно поняв на одно краткое мгновение, что волей случая столкнулся с чем-то неизведанным, таинственным, завораживающим, чего не было и, скорее всего, никогда больше не будет в его суетливой, суматошной, пустопорожней жизни, посвящённой нескончаемой, утомительной погоне за успехом, деньгами и короткими, мимолётными удовольствиями. И хотел уже встать и, не прощаясь со своей случайной знакомой, даже имени которой он так и не узнал, покинуть наконец залитое безжизненным белесым светом кладбище.

Но снова вынужден был задержаться, так как незнакомка вдруг протяжно вздохнула, качнула головой и обратила на него пронзительный, чуть затуманенный взгляд, в котором явственно читались невыразимая печаль и такое безмерное, лютое отчаяние, что Сергей, хотя совсем не был чувствителен и тем паче отзывчив, заглянув в эти огромные, в пол лица, волшебные глаза, наполненные неописуемой, неизбывной тоской и страданием, невольно ощутил что-то похожее на сочувствие и жалость. Он, естественно, тут же постарался избавиться от этих крайне не близких и не желательных для него чувств и даже внутренне посмеялся над собой и над тем, до чего его довело чересчур долгое – самое долгое в его жизни – пребывание на кладбище и общение с красивой, конечно, нет слов, но при этом необычайно странной, мудрёной девушкой, производившей порой впечатление не совсем нормальной, ну, или, во всяком случае, не вполне адекватной. Очень уж сложна она была, путана, замысловата, что выражали и её внешний вид, и её речи, и то место, которое она выбрала для их произнесения. И явно сражена, пришиблена, просто убита какой-то личной историей, которую она начала рассказывать, но не довела до конца, видимо не найдя для этого сил, сломленная тяжёлыми воспоминаниями и слишком взволнованная тем, что всё же успела сообщить своему нечаянному слушателю. А Сергей очень не любил всего этого – сложности, путаности, двусмысленности, излишней тонкости и всяческой зауми, всего того, что усложняет, отягчает, обременяет и в конечном счёте серьёзно портит жизнь, и без того крайне непростую и полную бесчисленных трудностей, забот и тревог. А уж чего он совершенно терпеть не мог, просто на дух не переносил, так это печальных, душещипательных историй о несчастной, не сложившейся, погибшей любви, о соблазнённых и покинутых девицах, оплакивающих свою горькую долю, о негодных, бессовестных, распутных парнях, поматросивших и бросивших, и т. д. И потому он был рад, что его соседка не дошла до этой, драматической и мрачной, части своего повествования, ограничившись рассказом о начальном, счастливом и благополучном периоде своей любви, не омрачённом ещё ни тяжестью сомнений, ни горечью измен, ни болью потерь, ни тягостным, удручающим разочарованием в том, что ещё совсем недавно казалось свято, неприкосновенно, незыблемо, практически вечно. Но не вечна сама жизнь. Что уж говорить о непостоянных, неверных, непрочных, изменчивых и текучих, как вода, человеческих чувствах.

Однако он ошибся. Незнакомка не закончила. Видимо одолев охватившее её смятение и собравшись с силами, она продолжила свою однообразную и унылую, по мнению Сергея, повесть: