Затемнение

Сергей, пожав плечами и усмехнувшись очередному чудачеству, видимо, немного ошалевшего от выпитого и уже плохо владевшего собой товарища, уступая его настойчивым указаниям, подошёл к притулившемуся в углу ограды небольшому квадратному памятнику из розоватого зернистого мрамора и, ещё раз хмыкнув про себя, присел на корточки и приблизил свечу к его гладкой полированной поверхности. Тусклый неверный свет заскользил по ней слабыми трепещущими бликами и выхватил из темноты овальный медальон с красивым женским лицом, тонкие печальные черты которого показались Сергею странно знакомыми, как если бы он видел их где-то совсем недавно. Ещё не поняв, в чём дело, но ощутив вдруг смутное беспокойство, он поднёс свечу поближе к фотографии, желая рассмотреть её получше. Чуть нахмурясь и прищурившись, вгляделся в неё, мгновение-другое помедлил, словно туго соображая что-то или не веря своим глазам…

И вдруг с коротким глухим вскриком, взмахнув руками, отпрянул назад и, потеряв равновесие, упал навзничь прямо на могилу. Свеча отлетела в сторону и погасла. Сергей же, упираясь длинными ногами в рыхлую могильную землю и быстро двигая руками, стал, пятясь, отползать назад, пока не упёрся спиной и затылком в перекрестие ограды. Но и после этого он продолжал автоматически, уже вхолостую, двигать конечностями, точно это могло помочь ему отстраниться ещё хоть немного дальше от ужаснувшей его фотографии. Он задыхался, сердце выскакивало у него из груди, он не мог произнести ни звука и лишь широко распахнутыми, выкатившимися из орбит глазами пялился на вновь укрывшийся завесой тьмы медальон с застывшими на нём изящными, утончёнными, неописуемо прекрасными и невыразимо грустными чертами. Её чертами…

Олег, искоса глядя на потрясённого, обомлевшего приятеля, которого сделанное им открытие в буквальном смысле сбило с ног и повергло в ступор, лишь небрежно усмехнулся и, глотнув из принесённой им с собой бутылки, со вздохом проронил:

– Нда… Вот как-то так.

Пару минут царило молчание. Олег угрюмо глядел в темноту и пил водку, будто пытался оглушить себя, притупить какие-то, очевидно, одолевавшие и терзавшие его страшные думы, хоть ненадолго забыться в мутном алкогольном дурмане. Сергей никак не мог прийти в себя после того, что он узнал, и, чувствуя, как голова его идёт кругом, а тело уже даже не трясётся, а застыло и одеревенело, как в столбняке, всерьёз опасался, что он, не выдержав этого потрясения, сойдёт сейчас с ума, либо его хватит удар и он прямо здесь испустит дух или навсегда останется недвижимым, прикованным к одному месту паралитиком, жалким и беспомощным, полностью зависимым от забот и милостей окружающих. И эта последняя мысль так – даже больше, чем мысль о смерти – испугала его, что он, сделав над собой огромное усилие, пошевелился, отвёл глаза от черневшего перед ним памятника, к которому они были прикованы как магнитом, задвигал руками и ногами и, наконец, придерживаясь за толстые перекладины ограды, поднялся с земли. Некоторое время стоял на месте, чуть покачиваясь и ощущая невероятную слабость во всём теле, которая, правда, понемногу проходила, что вселяло в него надежду, что всё закончится для него не так плачевно, как он предполагал только что.

Более-менее оправившись и вернув себе способность говорить, хотя и шевеля слегка онемелым языком с трудом, он в первую очередь спросил о том, что волновало его сейчас прежде всего:

– Она… она действительно мертва?

Олег, чуть помедлив, глухо, с запинкой произнёс:

– Да… Утопилась три месяца назад… Тело нашли ниже по течению… там, у моста… ну, ты знаешь, где это.

Сергей, напрягшись и проглотив заполнившую его рот густую горьковатую слюну, упавшим, срывающимся голосом осведомился о том, что он и сам отлично понимал и о чём можно было уже и не спрашивать:

– Значит… я разговаривал с призраком?

– Да, именно! – подтвердил Олег, и голос его тоже дрогнул, и он склонил голову и весь как-то сомлел, сжался и поник, будто ощутив вдруг на своих плечах невообразимую, неподъёмную тяжесть, выдерживать которую у него уже не было сил и которая чем дальше, тем больше грозила смять и раздавить его.

А у Сергея опять зашумело в голове от проносившихся там вихрем мыслей, одна причудливее, несуразнее и нелепее другой. От начавшегося головокружения он, чтобы удержаться на ногах, снова ухватился за верхнюю раму ограды и, почти не помня себя, бродя вокруг недоумевающим, одурелым взглядом, едва не возопил:

– Но это ж бред какой-то! Как такое возможно? Этого не может быть! Этого просто не может быть…

Его охрипший, задыхающийся голос пресёкся, и он умолк, по-прежнему водя кругом блуждающим, отупелым взором, тяжело, прерывисто дыша и дрожа от нервного возбуждения.

Олег же, по-видимому давно уже примирившийся и свыкшийся с тем, что так поразило и потрясло его товарища, лишь пожал плечами и скривил лицо в мятой, бесцветной гримасе, выражавшей лишь безмерную усталость, безразличие, пренебрежение ко всему на свете.