Затерянная улица

— Неужели вам хочется вечно гореть в огне, несчастная? Не те недолгие годы, что мы живем на земле, а вечно! — это нам даже представить не дано.

— Нет, святой отец, клянусь Иисусом Христом, нет!

— От того, что вы будете клясться святым именем, вы не заслужите прощения, а вот исповедь может вам помочь. Миссис Халлоран, я хочу, чтобы вы мне исповедались, — сейчас же.

Он прошел в исповедальню, снял с крючка свой орарь, сел в кресло и жестом приказал миссис Халлоран встать на колени. Содрогаясь от ужаса, та встала рядом с ним на колени и перекрестилась.

— Благословите меня, святой отец, ибо я грешна. Признаюсь Всевышнему нашему господу и вам, святой отец…

Исповедник выслушал ее и назначил номинальную епитимью. По натуре он был добрый человек и уже смотрел на нее смягченным взглядом.

— Миссис Халлоран, спаситель приемлет в свое лоно раскаявшегося грешника. Ваша душа теперь чиста, как лилия, но не замарайте ее снова. Обещайте мне для блага своей души и блага церкви отказаться от спиртного. Совершенно бросьте пить, боритесь с искушением. Я думаю об отце Джозефе О’Конноте — каково-то ему иметь тетку-пьяницу? Только из-за него и я оставляю вас на работе, хотя — небо тому свидетель — вы достаточно испытывали мое терпение. Беритесь за работу… Да, и оставьте миссис Кастелано в покое. Она тоже добрая католичка, даром что не ирландка. Выполняйте свою эпитимью с прилежанием и молитесь за отца Джозефа и за меня.

Миссис Халлоран рассыпалась в благодарностях. Запрятав волосы под косынку, она вышла в зал. Миссис Кастелано уже принялась за работу: ее широкая спина дышала холодом. Миссис Халлоран взяла ведра, сходила за водой и также взялась за дело, повторяя в уме молитвы наложенной на нее епитимьи.

«Богородица дева, радуйся, полная благодати, господь да пребудет с тобой, благословенна ты среди женщин и благословен плод…»

— …он сказал, что прощает меня, потому что у меня племянник духовного звания. Красота! Он не уволил меня ради племянника…

«…чрева твоего Иисус, святая дева Мария, богородица…»

— …я всегда говорила, что иметь родственника духовного звания — божья милость. А Джо каждый месяц служит за меня молебен…

«Молись за нас, грешных…»

— Молитвы доходят до бога. Молитвы Джо наверняка откроют мне врата рая… но все-таки… Они мне и здесь здорово помогли…

«И ныне и в час кончины нашей аминь».

Перевод с английского Р. Бобровой

Уильям Кинсли

В яме

Джим воткнул лопату в землю и с облегчением оперся о черенок худой спиной. Осторожно вытер руки о бумажные джинсы и стал разглядывать натруженные ладони: кожа еще не успела загрубеть на месте сорванных водяных мозолей. Он медленно покачал головой, ругнулся шепотом и снова взялся за лопату.

— Ну как ты там? — спросил Уолт, выкидывая землю. Его широкая спина, загоревшая до цвета глины, которую они копали, мерно сгибалась и распрямлялась. Вот он нагнулся, вгоняя лопату в землю, выпрямился, снова нагнулся, снова выпрямился, и так целый день — человек он или машина?

Джим сплюнул коричневую от пыли слюну сквозь кривые зубы.

— Ничего вроде, вот только это проклятое солнце, — вяло отозвался он, снова ставя ногу на лопату.

— Да, жарит вовсю, а в этой чертовой яме просто душегубка.

«А тебе хоть бы что, ты вон свеж как огурчик», — подумал Джим, глядя, как прыгают длинные выгоревшие на солнце волосы его напарника, как подымаются и опускаются его плечи. Он в сотый раз огляделся вокруг и в сотый раз увидел все те же неровные желтые стены ямы, которую рыл. К небу он уже давно не поднимал глаза — его пугала синяя бездонность зноя. Каждый раз, как он наклонялся, солнце било его по затылку и не давало выпрямиться. Раскалившаяся земля жгла ноги даже сквозь толстые подошвы башмаков. А ведь еще только утро. Как он выдержит до вечера? Руки были чужие, он с трудом поднимал их, поясницу ломило. Через час-полтора все тело будет ныть мучительной болью. Так было все дни, что он здесь работает. Он посмотрел на свои худые, костлявые руки.

Как он здесь очутился? Неужели еще две недели назад он работал на заводе? Неужели полтора месяца целыми днями бегал с тележкой по темным цехам, возил заготовки, шестеренки, металлическую стружку, возил все, что ни прикажет эта скотина мастер, ни на минуту не оставляя тележки… Он с силой вогнал лопату в землю, и вдруг руки и плечи его как током пронзило болью — лопата наткнулась на камень. Он чертыхнулся. Две недели назад он прочел во время перерыва в газете: «На Аризоне строится плотина! Нужны рабочие!» В тот же день он взял расчет в этой гнусной лавочке и уехал с таким чувством, будто вырвался из тюрьмы на волю.

Но здешний десятник оказался не лучше, чем мастер на заводе. Полдюжины экскаваторов простаивает, а он, Джим, надрывается в этой проклятой дыре только потому, что какой-то болван построил черт знает какую высокую стену и экскаватору сюда не забраться. Ремень впился в тело, сжимая словно огромная раскаленная рука, которая, казалось, хочет выдавить из него всю кровь до капли.