Затерянные в джунглях

– Успеется, – успокоил подругу Быков. – Сфотографирую нас, когда выберемся отсюда.

– Уже немного осталось, – сказала Морин, закончив укладывать волосы. – Скорее бы обратно! По правде говоря, я устала от этой первобытной жизни. Так хочется поесть из нормальной посуды, принять душ, выспаться на чистой постели…

– Чтобы получить все это, придется проделать обратный путь, Морин.

– Я бегом побегу.

Быков подумал, что в джунглях сильно не разгонишься, но не стал говорить это вслух. Правда хороша, но не всегда уместна. Не можешь вдохновить товарища, так хотя бы не расхолаживай. Особенно если это женщина, готовая сломаться под тяжестью выпавших на ее долю испытаний.

– На этот раз нам будет легче, – сказал Быков. – Нас ведь будет четверо.

– Да, – без энтузиазма согласилась Морин. – Но лучше бы мы пошли с тобой вдвоем. Не нравится мне, как эта Камила на тебя смотрит.

– Она с Виктором.

– Ты плохо знаешь женщин, Дима. Быть с кем-то не значит не замечать остальных.

Быков решил не углубляться в эту тему, чтобы не услышать каких-нибудь не слишком лестных для себя замечаний. По молодости лет он часто докапывался до правды и ни разу ничего приятного не откопал.

– Ну что, готова? – бодро спросил он.

– Пойдем, – сказала Морин.

Выйдя на свет, они одновременно зажмурились от солнечных лучей, поэтому не сразу заметили, что прямо перед ними стоит Вичету. Более того, у Быкова сложилось впечатление, что сначала старика там не было, а появился он лишь в тот момент, когда они с Морин закрыли глаза.

– Добрый день, – произнес Быков, чувствуя себя полным идиотом.

Вичету ничего не ответил на приветствие, хотя Морин и повторила его. Шаман просто стоял и смотрел на них ничего не выражающими глазами. Его лицо было изрезано морщинами, но тело выглядело молодым – никакой дряблости, никаких обвисших складок. Почти не шевеля губами, Вичету задал вопрос, и, странное дело, Быков и Морин, не знавшие ни слова на языке ачега, прекрасно все поняли.

Шаман желал знать, что они делали ночью возле храма. Он не спрашивал, были ли они там. Для него это был факт, не требующий доказательств. И попытки белых изобразить на лицах удивление не обманули, а лишь разозлили его. Продолжая говорить на своем языке, почему-то сделавшемся понятным для иностранцев, Вичету заявил, что ни один бледнолицый не должен приближаться к храму без разрешения. Подобное своеволие будет наказано. Как и оскорбительная ложь из уст нарушителей.

С этими словами шаман взмахнул руками так, словно бросил песок в лицо Быкову и Морин. Возможно, это действительно был песок, пыль или пепел, потому что оба зажмурились. Когда же они открыли глаза, Вичету уже уходил, прямой, несгибаемый, как палка. Звериный хвост, болтающийся между его тощими ягодицами, не делал его смешным. Более того, провожая взглядом удаляющегося шамана, Быков почувствовал, как ему в душу закрадывается какой-то тупой неясный страх.

– Вичету, – окликнул он, – прости нас! Мы не хотели.

– Мы больше не будем, – вторила Быкову Морин таким тоном и таким голосом, словно превратилась в маленькую испуганную девочку.

Шаман остановился и обернулся. Но вовсе не для того, чтобы примирительно улыбнуться или кивнуть. Выставив перед собой два пальца правой руки, похожей на кривую ветку, он направил их сперва на Быкова, потом на Морин, а в довершение пробормотал какие-то угрозы.

– Ох и злой старик, – прокомментировала англичанка, когда они остались одни. – Противный, как крыса или змея. У меня от него мурашки по коже.

– Осторожнее, – предупредил Быков.

– Кто нас может услышать? Никого ведь нет рядом.

– В том-то и дело.

– Что ты имеешь в виду?

– Площадь совершенно пуста. Такое впечатление, что все попрятались.

Потрясенная этими словами, Морин бросила взгляд по сторонам. Быков был прав: никто не смотрел на них, во всяком случае, открыто. Даже под навесом никого не было, хотя обычно там всегда собиралось немало народу. Чурбан, заменявший Унчуну трон, пустовал.

– Кажется, мы попали в неприятную историю, – негромко произнес Быков.

– Ты преувеличиваешь, Дима, – неуверенно возразила Морин. – Старик подуется и забудет.

– Разве ты не поняла? Он нарочно нас навестил.

– И что?

– А то, что ачега знали, что здесь произойдет. Они опасались показаться разгневанному шаману на глаза. Значит, это опасно.

– Темные суеверные дикари, – пробормотала Морин. – Неужели мы уподобимся им, Дима?

– Нет, конечно. – Быков провел тыльной стороной ладони по лбу, покрывшемуся испариной. – Что-то жарко. Голову напекло. Пойдем в тень, Морин.

– А мне прохладно, – призналась она, поежившись. – Озноб. Я, пожалуй, лягу. Принесешь мне воды, Дима?

Когда он, еле волоча ноги, вернулся с сосудом из тыквы, до краев наполненным водой, Морин дрожала на подстилке, обхватив себя руками. Быков укрыл ее шкурой и лег рядом. Его голова была горячей и пустой, мысли путались, тело покрылось липким по́том. Клонило в сон, и не было ни желания, ни сил сопротивляться подступившей слабости. Быков уснул, а когда открыл глаза, в хижине царили сумерки и у него зуб на зуб не попадал.