Затерянные в Полынье

И я подкинул на ладони найденную пульку.

– От мелкокалиберной винтовки, – произнес кузнец, рассматривая ее. И добавил: – Запугивают. Если бы хотели убить, то не промахнулись бы. Значит, еще поживешь немного…

– Спасибо, утешил.

– Говорил я тебе – не высовывайся! Теперь сам себя вини.

– Что же делать?

– Уезжать отсюда.

– Они только того и хотят.

– Один все равно не справишься. Пошли в кузню…

Внутри полыхала жаровня и красные блики заиграли на наших лицах. Я зачерпнул из чана холодной воды и стал жадно пить.

– Ну, чего хотел спросить? – Кузнец взялся за молот и ударил им по лежащей на наковальне раскаленной болванке, которую помощник сжимал длинными щипцами.

– Что за ссора у вас вышла с моим дедом накануне его смерти? И что он требовал у вас вернуть обратно?

Ермольник усмехнулся.

– А ты глубоко копаешь, парень. Я тебя недооценил. Выйдет из него толк, Степа?

– Выйдет. Чего ж не выйти? – кивнул соломенно-вихрастый помощник.

– Ну, так как же, Потап Анатольевич? Ответите вы мне или будете по наковальне стучать?

– Постучу еще, пожалуй…

Я молча ждал минут десять, пока они обрабатывали болванку. Потом помощник сунул раскаленный металл в воду, а Ермольник отложил молот.

– Пойдем, парень, проветримся, – сказал он, и мы вышли из кузницы. Присели на низенькую скамейку. Ермольник достал папиросу и закурил, сплевывая табачные крошки на землю.

– Да из-за ерунды какой-то поссорились! – сказал он вдруг резко. – Я ему говорил, чтобы он не ходил к Намцевичу, а его тянуло туда, словно магнитом.

– Валерия? – произнес я.

Он покосился на меня, не поворачивая головы.

– Знаешь уже? Она. Старый пень. В любовь захотелось поиграть. Вот и доигрался.

– Значит, Намцевич или кто-то из его людей убили деда именно за это?

– Не только. Но и за это тоже. Были у него с Намцевичем и какие-то другие дела.

– Вы уверены в этом?

– Я, парень, ни в чем не уверен.

– А какую вещицу дед у вас требовал обратно?

– Какую… – Ермольник поморщился. – Да тетрадки эти, в которых он свои записи делал. Рецепты всякие… Поначалу он их мне отдал, на хранение. Боялся, что их у него украдут. Еще при жизни его дом кто-то раза два обшаривал… А потом, после ссоры-то, обратно затребовал. Я и отдал.

– А где сейчас эти тетрадки?

– Не знаю.

Я взглянул на него: лицо было бесстрастно, непроницаемо. Как у железного болвана, только что стучавшего по такой же болванке. Подумав, я не стал ему сообщать, что видел эти тетрадки в первый же день пребывания в Полынье и что их похитили из моего дома. Если это сделал сам Ермольник, то он здорово играет свою роль. Актер… Ярмольник прямо.

– Как жалко! – вздохнул он вдруг.

– Что именно?

– Да то, что я с ним так и не помирился перед смертью…

Ермольник махнул рукой, встал и пошел обратно в кузницу. Вскоре оттуда донесся стук молота. А я посидел еще немного, пожмурился на солнышко и тоже поднялся. К поселку я шел неторопливо, считая, что если и нахожусь сейчас под прицелом, то так тому и быть. От судьбы не убежишь. Но выстрелов больше не последовало…

День пролетел незаметно, а к вечеру разразилась гроза. Небо заволокло грязно-бурыми тучами – они наплыли с разных сторон, как вражеское полчище, угрожающе расползаясь все шире и шире, сливаясь в единую массу, готовую обрушиться на землю. Стало трудно дышать, грудь сковывала тяжесть. В воздухе резко запахло озоном.

Открыв дверь своего дома, я стоял на крыльце и видел, как быстро преображается природа. И вот – сверкнула первая молния, внезапно, стремительно, прямо передо мной, разрезав черное пространство, осветив мой двор и улицу… Я вздрогнул, сделав шаг назад. Но не блеснувшая молния напугала меня, нет. Перед калиткой стояла фигура девушки в белом, не шевелясь, застывшая, словно статуя. Я не видел ее лица, потому что на голову ее был наброшен капюшон, а через секунду темнота вновь сомкнулась вокруг нее. И тут прогремел оглушающий раскат грома, будто тысячи литавр ударили одновременно над моей головой. И тотчас же потоки воды хлынули с небес…

Я напряженно всматривался в темень, пытаясь разглядеть, кто стоит там, у калитки. А когда снова сверкнула молния, то холодок пробежал по моему телу: фигура в белом таинственным образом исчезла. Улица по-прежнему была пуста и безлюдна. Промокший насквозь, я покинул свой наблюдательный пост на крыльце и вернулся в дом. Вытерев полотенцем голову, я переоделся в сухое, поставил на плиту чайник, а чтобы еще больше согреться, вытащил из запасников бутылку вишневого ликера и пузатую флягу джина.