Затерянные в Полынье

Она пришла ко мне к обеду и принесла целого поросенка, купленного у жены Горемыжного. Пятачок с хреном и гречневой кашей – объедение для москвичей. Пока же она принялась месить тесто, чтобы испечь расстегаи с грибами и луком, а также и торт с клубничной начинкой. Я же приготовил различные холодные закуски, сложив их затем на ледник в подвале.

О том, где я провел минувшую ночь и с кем, я умолчал. Иначе и тетушка Краб сильно расстроилась бы. Она искренне верила, что Девушка-Ночь приносит несчастье. И с ней можно было согласиться, поскольку все любовники, по ее словам, заканчивали плохо: тонули в болоте, падали с башни или вообще исчезали бесследно. Что ж, местная ночная Клеопатра брала суровую плату за свою любовь: она забирала жизнь. Но вот меня пощадила…

В половине десятого за мной зашел доктор Мендлев, и мы отправились к поселковому служителю прессы – Викентию Львовичу Дрынову. В его доме уже собрались все местные спириты. Учитель Клемент Морисович Кох, сидевший в углу комнаты и просматривавший старую газету; булочник Ким Виленович Раструбов, нервно теребивший рыжие усы и подозрительно покосившийся на меня; проповедник Монк с длинной белой бородой, заулыбавшийся при нашем появлении и закивавший головой, словно китайский болванчик; староста Илья Ильич Горемыжный, рассеянно бродивший по помещению; сам хозяин с благородной седой шевелюрой и рыжая ведьмочка Жанна, чудовищно сверкнувшая зелеными глазами в нашу сторону.

– Думаю, что Вадима Евгеньевича Свиридова представлять нет надобности – все его уже знают, – произнес Дрынов. – А посему не будем терять времени. Предлагаю начать.

– Согласны, – ответил за всех пекарь.

Мы расселись вокруг большого круглого стола, покрытого черным бархатом, на котором лежало перевернутое блюдо, а на нем – человеческий череп, смотрящий пустыми глазницами прямо на меня. В углах комнаты горели четыре свечи. Слева от меня сидел поселковый староста, справа – Жанна, выглядевшая на этот раз очень сосредоточенно. Впрочем, у всех здесь были весьма серьезные лица. Установилась полная тишина, лишь изредка доносилось свистящее дыхание пекаря, страдавшего одышкой. Жанна наклонилась ко мне и шепнула:

– Если блюдо звякнет один раз, это означает – «Да». Два раза – «Нет».

– Начнем! – еще раз повторил Дрынов, строго оглядывая всех собравшихся. Горемыжный громко высморкался, словно давая старт сеансу. Хозяин коснулся бархата кончиками пальцев, и мы все повторили за ним этот жест.

– Есть ли кто в этой комнате, кроме нас? Ответь! – замогильным голосом воззвал Дрынов, прикрыв веки. Блюдце под черепом слегка звякнуло, хотя до него никто не дотрагивался.

– Присутствует… – шепотом выдохнул Горемыжный. Я заметил, что на лбу у него выступили бисеринки пота. Монк теребил тонкими пальцами длинную бороду, а учитель Кох напряженно впился взглядом в череп. Нога Жанны соприкоснулась с моей, но смотрела ведьмочка также в центр стола.

– Кто ты? – продолжил Дрынов. – Дух человека или служитель Сатаны? Ответь.

Блюдце звякнуло несколько раз, потом еще и еще. Дрынов достал приготовленную бумагу и карандаш и начал считать. Каждое позвякивание означало порядковый номер буквы алфавита. В результате подсчетов обозначилась такая фраза: «Меня звали Борисом. Я был убит в Полынье в конце позапрошлого века».

– Твой убийца понес наказание?

Блюдце звякнуло два раза.

– Встретился ли ты с ним в загробном мире?

Одно позвякивание.

– Ты – в аду?

Блюдце подтвердило.

– Можно тебе задавать вопросы?.. Он согласился.

Дрынов провел рукой по волосам.

– Прошу вас, господа, спрашивайте. У нас мало времени. Дух Бориса может в любую минуту исчезнуть.

Первым вызвался доктор Мендлев. Нога Жанночки в это время все теснее прижималась к моей. Интересно, как на такую фривольность реагировал дух Бориса? Или ему было все равно, чем мы там занимались под столом?

– Когда я получу ответ на свое прошение из Министерства здравоохранения? – несколько смущенно произнес Густав Иванович.

– Никогда, – перевел позвякивание блюдца Дрынов.

Доктор с кислым видом откинулся на спинку стула.

– Бюрократы проклятые, – тихо проворчал он. – Третий год не могу добиться перевода…

– Та… которую я люблю… Ответит ли она мне взаимностью? – спросил учитель, а его бледные скулы покрыл яркий румянец.

Тут не надо было ничего и переводить: блюдце просто звякнуло два раза. Дрынов сожалеюще развел руками. «Кто же его пассия? – подумал я. – Уж не Валерия ли?» По крайней мере, в поселке она была единственной женщиной, достойной поклонения. Если, конечно, не считать Девушки-Ночи…

– У меня вопрос чисто материальный, – выдохнул Горемыжный. – Я собрался новый дом строить. Два этажа или три?

Ответ прозвучал несколько странно:

– Огонь, пришедший с неба, поглотит все.

– А когда я умру? – спросил вдруг Раструбов, не спуская глаз с черепа.

Блюдце начало позвякивать, а Дрынов торопливо записывал. Наконец он подсчитал буквы и с каким-то испугом взглянул на пекаря.

– Вы умрете в этом году, – прочитал он текст.

Лицо Раструбова пошло красными пятнами, глаза забегали, останавливаясь на каждом из нас.