Затерянный мир

– Пошел вон! – орал в ответ Петр Иванович Рожок этажом выше.

Земляника ко всему был ревнив. Сегодня, например, он узнал, что его любовница Мара, преподававшая в школе, где работал Петр Иванович, забегала к тому на перемене по служебным вопросам. Ну и бежит теперь Рожок по лестнице ножками кривенькими перебирает.

– Стой, гад! – орет Валентин Александрович.

– Ты, плебей! – отвечает Петр Иванович и плюет вниз.

Земляника на секунду даже притормозил, от удивления, но нашелся:

– Ты допустим тоже не патриций! – и плевок со щеки утирает,– тебе хана!

Рожок иронии не заметил, зато заметил приоткрытую дверь на лестничной клетке. Заскочил туда, Земляника следом, ну и понятное дело в шахту загрохотали.

А Ярослав Иванович Пасенков шум услыхал, и ему интересно стало, что это за гонки по вертикали в подъезде происходят. В глазок не видно пришлось дверь открывать. Открыл на свою голову. И пошел по-тихоньку. Дальше что? Понятное дело: пустая квартира, створки, шахта лифта. Такие дела. А следом и Володя Якорь, и карлик с Сяном. Как же без них?

Ох и удивились же они на дне шахты целое общество повстречав. Сян задницу армянскую ушибленную почесал и говорит:

– Чего это вы тут?

Байзель на правах хозяина дает пояснения:

– Это моя шахта, хочу сижу, хочу нет, а чего это вы в мою квартиру вломились, это еще вопрос.

– К прокурору! – поддакнул Рожок, типа он не вламывался, к тому же он был очень доволен, что Пасенков его туфельку нашел парную, потерянную во время спуска. И теперь Петр Иванович ею любовался, одновременно отмахиваясь ею же от Земляники, шептавшего ему в ухо угрозы.

– Это кто же такое придумал? Людев в шахту сбрасывать? – поинтересовался Якорь, а Ярослав Иванович пропел своим брежневским баритоном:

– Но сурово бровки мы насупим!

– А это кто? – подал голос карлик Буцефал и грязным пальцем ткнул прямо в неизвестного Байзелева друга, которого привел Маргулис.

– Это брат Байзеля,– сказал Васька, однако Байзель брата не признал.

– Не знаю я его,– сказал он и отвернулся.

– Знаешь… – прошипел тот с нехорошей улыбкой,– вместе партизанов ловили по лесам Югославии, Адольфик я…

Байзель похоже прямо побледнел от такого признания, благо было темно и этого никто не заметил.

– Черт, точно, а что у тебя с рожей?

– Операция пластическая,– прошипел Адольфик,– дорогая.

– А чего приперся?

– Так тут в Триполье ветераны наши собираются, ты что не знал?

– Нет, а чего это в сумке у тебя?

– Хм… – Адольфик извлек бутылку коньяка, потом еще две.

– Ух, ты! – обрадовался Якорь.

– Давай открывай уже! – приказал хозяин шахты, сглатывая слюну, – не пропадать же добру! Тут у меня где-то свечи были и стаканы.

Бутылка пошла по кругу. Тут снова что-то прилетело сверху. На сей раз плюгавый дед Трубачев, местный педофил и извращенец, выследивший все-таки Костину квартиру.

– А ты кто еще такой? – спросил Якорь удивленно,– тоже ветеран?

– Где ты был во время путча? – это Буцефал влез.

– Я…я… вот… – Трубачев был явно растерян и почему-то рылся по карманам. Наконец он извлек трясущимися руками из недр костюма пачку порнографических открыток, моментально экспроприированных карликом, и спросил несколько запоздало:

– Интересуетесь?

Интересовались все, картинки передавали по кругу, цокали языками, и хлопали друг дружку по плечам. Следом пошла вторая бутылка коньяка. И тут в разгар веселья створки открылись, и раздался голос Кости:

– Байзель! – позвал он.

– О! Сема, где ты ходишь? – заорал Байзель,– кидай лестницу, из-за шкафа которую!

– Байзель слушай меня внимательно,– игнорируя прямой приказ наставника произнес кудрявый придурок и начал декламировать,– десять негритят пошли купаться в море… – и так всю считалку до самого конца.

Выслушали в молчании, потом Пасенков произнес:

– Ой, он меня уморил. Байзель скажи ему, пусть сначала лестницу кинет, а потом хоть до утра «Целину» читает на память.

– Он может,– кивнул Байзель.

– Способный мальчик,– негромко сказал Трубачев и добавил про себя: «И попка унего хорошая!»

Костя между тем закончил считалку и объявил:

– А теперь я вас буду казнить! Вас почти десять.

Якорь пересчитал:

– Как это почти, ровно десять!

Семенко засмеялся неприятным смехом подрастающего извращенца:

– Карлик за половину считается!

Тот аж взвился:

– Я? Я за половину? Да я за десятину сойду! Ох, ты ж Сема и пидорас! Да я ж с тобой! Да мы все! А ты меня, ох ты и пидорас!

– Один раз, не педераст! – отсмеявшись, произнес маленький палач и куда-то утопал. Но скоро вернулся и торжественно объявил:

– Казнь маятником!

И в шахту что-то кинул. Это что-то оказалось привязанным к бельевой веревке кухонным ножом, который стал медленно раскачиваться из стороны в сторону.

– От сука! -выругался Байзель,– зарежет же блядь, как пить блядь, то есть дать.

– Вы, как я кого-то порешу, мне крикните! – попросил Семенко. Нож опускался быстро, в отличие от Эдгара По, амплитуды у него были покруче.

– Ой, уй-уй! – завопил Рожок, – спасите соседушки милые!

– Уберите этого придурка,– поморщился Пасенков, – а то я сам его сейчас четвертую!

Рожок испуганно заткнулся.