Надо было как-то пробиваться вперед, ведь кокаль, о котором мне говорили, расположен на берегу моря, а не за лагунами. Через небольшой пролив в лагуну вливалась голубая прозрачная вода. Течение было быстрое, но глубину я не мог определить на глаз. Не теряя времени, я сбросил мешки и осторожно вошел в воду, нащупывая дно ногой. Глубина нигде не превышала четырех футов. Я вернулся за мешками и, подняв их над головой, отправился через пролив. На половине пути я вдруг почувствовал, как из сумки выскользнул маленький мачете и упал в воду. Выбравшись на другой берег и сбросив груз, я снова кинулся на середину пролива, но, сколько ни искал, найти ничего не смог.
Силы мои были почти на исходе, губы запеклись от жары, а шея онемела от неудобного хенекенового мешка, потяжелевшего прямо на сотни фунтов. Я снова шел по узкой полоске суши, едва поднимавшейся над уровнем моря и покрытой редким кустарником. С левой стороны кое-где попадались высокие песчаные дюны, закрывая от меня море. Все выглядело очень уныло. Ни единого признака близости человеческого жилья, никаких следов на песке — ничего, кроме крошечных веерных пальм, небольших кустиков да редких пучков травы.
Меня охватывало отчаяние. Чтобы немного набраться сил, я решил передохнуть в тени кустарника. Снова подняться потом на ноги мне стоило большого труда, я чуть не шлепнулся опять на землю. Поднимая мешки и надевая на лоб ремень, я едва удерживал равновесие.
Сбросив сандалии, которые теперь мне только мешали, я старался идти у самого берега. Однако песок у моря был колким, а соленая вода разъедала царапины и ссадины на ногах.
Я попробовал тащить свой груз по песку, привязав его за конец веревки от гамака, но из этого маневра ничего не вышло, так как перед мешком сгребались большие кучи песка. Теряя последние силы, я совсем упал духом и уже всерьез сомневался, что впереди есть какое-то жилье. Если теперь мне даже и попадется кокосовая пальма, я все равно не смогу без мачете вскрыть прочную, волокнистую скорлупу ореха.
День был на исходе. Я отчаянно старался взять себя в руки и двигаться как можно быстрее. Пот заливал мне глаза, на каждом шагу я уговаривал себя не останавливаться, упорно повторяя, что если не за теми вон кустами, то уж за следующими обязательно откроется вид на пальмовую рощу и покажутся привычные маленькие хижины, где я смогу напиться воды и провести ночь. Но кусты следовали за кустами, сменяясь иногда плоскими каменистыми участками, а я все шел среди бесконечного песка и камней. Солнце по-прежнему пекло что есть силы, хотя и начинало клониться к западу.
Я был на грани полного отчаяния. В мозгу у меня проносились все предостережения, все советы, которыми я пренебрег. И тут я вдруг понял, что все эти храмы не были до сих пор открыты вовсе не потому, что у людей не хватало исследовательского пыла, и не из-за враждебности индейцев, а потому, что этот берег был слишком неприютен — одни бесплодные камни, болота и лагуны, а за ними высокие суровые джунгли. Только такой дурак, как я, мог сунуться на это побережье. Ну кто мне здесь окажет помощь? Никто даже не знает, где я нахожусь. Хотя вдоль моего пути на побережье тянется цепочка имен и мест, однако ее звенья не связаны между собой. Один за другим я прошел целый ряд обособленных пунктов: Пуа, Танках, Тулум, развалины Чунйашче, кокаль на другом конце лагун. Теперь я был на острове между лагуной и морем — плоском, сухом клочке земли, протянувшемся вдоль морского берега, от которого рифы уже сотни лет отпугивают мореплавателей. И здесь мне, видно, суждено найти свою смерть!
Я уже ни на что не надеялся, а просто механически продвигался вперед, отгоняя комаров, появившихся над болотистой лагуной.
Я бы наверняка остановился, сбросил вещи и отказался от дальнейшей борьбы, если бы вдруг не увидел перед собой почти неразрушенный храм майя. Он появился как галлюцинация и выглядел очень странно в этом пустынном месте. Неожиданное появление храма заставило меня превозмочь усталость. Теперь для меня это были не просто руины древних майя, а признак жизни на диком берегу.