— Перед вами результат, — сказал он. — Ювелир оценил всю партию минимум в двести тысяч фунтов. Разумеется, эта сумма принадлежит всем нам в равных долях, о других вариантах я даже слышать не хочу. Что ж, Челленджер, как вы распорядитесь своими пятьюдесятью тысячами?
— Если вы действительно настаиваете на своем щедром предложении, — сказал профессор, — то я бы основал частный музей, о котором давно мечтаю.
— А вы, Саммерли?
— Я оставлю свою преподавательскую деятельность и наконец-то займусь окончательной классификацией окаменелостей в меловых отложениях.
— А я использую свою долю, — сказал лорд Джон Рокстон, — на снаряжение хорошо подготовленной экспедиции, чтобы еще разок взглянуть на милое нашему сердцу плато. Что же касается вас, юноша, то вы, конечно, потратите свои деньги на свадьбу?
— Пока еще рано, — с удрученной улыбкой ответил я. — Думаю, что я бы предпочел отправился с вами, если, конечно, вы возьмете меня с собой.
Лорд Рокстон ничего не сказал; он просто протянул мне через стол свою крепкую загорелую руку.
Отравленный пояс
Глава I
Размытые линии
Именно сейчас, когда все эти невероятные события очень четко предстают в моем сознании, я просто обязан зафиксировать их, чтобы детали не поблекли со временем. Но даже теперь, когда я делаю это, меня переполняет изумление от того, что с нашей маленькой группой из Затерянного мира — профессором Челленджером, профессором Саммерли, лордом Джоном Рокстоном и мной — снова могли произойти столь невероятные события.
Когда несколько лет назад в «Дейли газетт» я описывал наше путешествие в Южную Африку, имевшее мировое значение, я даже не думал, что на мою долю выпадет рассказать еще более невероятную историю о происшедшем со мной, историю настолько уникальную, что среди других событий в истории человечества она выделяется как заснеженная вершина на фоне скромных холмов у ее подножия. Этот случай поразителен уже сам по себе, но то, что необычайный эпизод свел вместе нас четверых, сложилось будто бы само собой и, казалось, было просто неминуемо. Я расскажу вам об этом как можно более коротко и понятно, хотя, конечно, и понимаю, что для читателя основной интерес представляют как раз всевозможные подробности, поскольку человеческое любопытство всегда было и остается неиссякаемым.
В пятницу, двадцать седьмого августа, — этот день навсегда останется знаменательной датой для мировой истории — я зашел в реакцию газеты, где работал, чтобы попросить господина Мак-Ардла, который по-прежнему был редактором нашего отдела новостей, дать мне три выходных. Выслушав меня, старый добрый шотландец покачал головой, почесал едва прикрытую рыжеватым пушком лысину и в конце концов воплотил свое нежелание пойти мне навстречу в слова.
— Я тут подумал, мистер Мэлоун, что в ближайшие дни вы нам понадобитесь. Похоже, есть одно дело, с которым сможете справиться должным образом только вы.
— Что ж, мне очень жаль, — сказал я, стараясь скрыть свое разочарование. — Конечно же, если я нужен, то больше говорить тут не о чем. Но у меня были важные личные дела, и если бы я мог освободиться…
— Нет, не думаю, что это возможно.
Это была очень неприятная для меня новость, но я все же очень старался сохранить хорошую мину при плохой игре. В конце концов, я сам был в этом виноват, поскольку следовало бы уже понять, что журналист не имеет никакого права на личные планы.
— Будем считать, что я забыл об этом, — сказал я, пытаясь вложить в эту короткую фразу как можно больше беззаботности. — Так о каком деле идет речь?
— В общем, нужно поехать в Ротерфилд и взять интервью у этого старого дьявола.
— Уж не профессора ли Челленджера вы имеете в виду?! — воскликнул я.
— Ну да, именно его. На прошлой неделе он протащил одного молодого человека, Алека Симпсона из «Курьера», целую милю по дороге, схватив за воротник пальто и подтяжки. Вы, наверное, читали об этом в полицейской хронике. Наши ребята скорее согласились бы взять интервью у крокодила, выпущенного из клетки в зоопарке. Но мне думается, что вы, тем не менее, смогли бы сделать это: все-таки Челленджер ваш старинный друг.
— Так это же все упрощает! — сказал я с большим облегчением. — Ведь я для того и просил дать мне три выходных, чтобы съездить к профессору Челленджеру в Ротерфилд. Все дело в том, что как раз наступает третья годовщина нашего главного приключения на плато, и он пригласил всю нашу компанию к себе домой, чтобы это отметить.