Затерянный мир; Отравленный пояс; Рассказы о профессоре Челленджере; Туманная земля

— Профессор Рише, — ответил Мейли серьезным тоном, — я бы хотел услышать ваш ответ на тот же вопрос. Я глубоко почитаю ваш талант и ценю вашу осторожность, но разве вы не видите, что входите в противоречие с самим собой? Теперь вы признаете — не можете не признать, — что наделенное разумом видение в человечьем обличье, состоящее из вещества, которое вы сами называете эктоплазмой, может передвигаться по комнате и исполнять приказания, в то время как медиум находится без чувств у вас же на глазах, и в то же время не решаетесь согласиться с тем, что дух существует объективно, независимо от тела. Разве это разумно?

Рише вновь с улыбкой покачал головой. Проигнорировав вопрос Мейли, он повернулся к доктору Мопюи, поздравил его с успехом и откланялся. Через несколько минут все разошлись, а наши друзья взяли такси и отправились к себе в гостиницу.

Мелоуна все увиденное просто потрясло, и он полночи провел за письменным столом, составляя подробный отчет для Центрального агентства новостей, — с упоминанием имен тех, кто стал свидетелем эксперимента, имен, слишком почитаемых, чтобы их можно было заподозрить в невежестве или обмане.

«Это, безусловно, будет поворотный пункт в истории науки, который откроет новую эру», — возбужденно думал он.

Однако, открыв двумя днями позже ведущие лондонские газеты, он обнаружил: колонку о футболе, колонку о гольфе, целую полосу, посвященную курсу акций, большую серьезную статью в «Таймс» о повадках чибисов, — и ни одного упоминания о тех чудесах, свидетелем которых он стал. Мейли рассмеялся, увидев его разочарованное лицо.

— Мир сошел с ума, господа, — сказал он. — Мир обезумел! Но это еще не конец.

Глава тринадцатая, в которой в бой вступает профессор Челленджер

Профессор Челленджер был не в духе, и, как всегда в таких случаях, все домочадцы были об этом осведомлены. Последствия его гнева сказывались не только на тех, кто его окружал, — в прессе время от времени появлялись грозные послания, на чем свет стоит поносившие какого-нибудь несчастного оппонента, которые оскорбленный громовержец рассылал, восседая в суровом величии в своем кабинете, с высот квартиры на Викториа-Уэст-Гарденс. Слуги едва осмеливались входить в комнату, где за столом сидел мрачный и распаленный от злости человек с нечесаной гривой и косматой бородой, поднимавший лицо от бумаг, словно лев, которого заставили оторваться от кости. Одна лишь Энид могла нарушить его уединение в такие минуты, но даже у нее порой сердце замирало от страха, — это случается даже с самым отважным укротителем, когда он открывает клетку. Конечно, и Энид доставалось от него, но ей, по крайней мере, не приходилось опасаться рукоприкладства, которое он частенько допускал по отношению к другим.

Порой приступы гнева знаменитого профессора имели под собой вполне материальные причины.

«Печень расшалилась», — частенько говаривал он, оправдываясь после очередной вспышки, но на сей раз у него были все основания сердиться — опять этот спиритуализм!

Буквально на каждом шагу ему приходилось сталкиваться с ненавистным предрассудком, который шел вразрез с его работой и жизненным кредо. Профессор пытался не обращать на него внимания, насмехался над ним, относился к нему с презрением, но он, треклятый, так и норовил вторгнуться в его жизнь и в очередной раз напомнить о себе. В понедельник профессор, казалось бы, окончательно расправлялся с ним в своих статьях, а в субботу его призрак вновь маячил перед ним. Какая, в сущности, чушь! Профессору казалось, что его отвлекают от важных животрепещущих проблем Вселенной и заставляют тратить время на сказки братьев Гримм или на призраков, созданных воображением какого-нибудь падкого на сенсации беллетриста.

И с каждым днем становилось все хуже. Сначала эти люди сбили с пути истинного Мелоуна, который, при всей своей простоте, был вполне нормальным, здравомыслящим существом, — теперь он поддался искушению и стал исповедовать их порочные идеи. Затем они совратили Энид, его малышку, единственного человека, связывающего его с миром людей: она согласилась с доводами Мелоуна. Более того, сама искала их подтверждения. И напрасно он убил время на то, чтобы вывести на чистую воду медиума, мошенника и интригана, который передавал вдове послания покойного мужа, рассчитывая подчинить бедную женщину себе. В данном случае все было очевидно, Энид этого и не отрицала, но ни она, ни Мелоун не допускали широких обобщений.

«Жулики есть везде, — говорили они. — Но мы должны исходить из презумпции невиновности».

Все это было нехорошо, но худшее еще только предстояло. Дело в том, что один из спиритуалистов публично посрамил профессора — и кто? Человек, который сам признался, что не имеет образования, и который профессору даже в подметки бы не годился, коснись дело любой другой области человеческого знания! И вот, во время публичного диспута… Впрочем, все по порядку.