Затерянный мир (сборник)

Вскоре мы его увидели и услышали. Поезд с ревом летел на бешеной скорости. Откуда он шел и куда, мы не могли предположить, но то, что он двигался по пустыне, казалось чудом. Нам повезло, мы стали свидетелями его величественного конца. Чуть дальше, на полотне мы увидели длинный состав с углем. Затаив дыхание, мы ждали, когда поезда столкнутся. Не прошло и нескольких секунд, как последовало крушение. Поезда сшиблись, мы услышали треск искореженных вагонов, увидели, как во все стороны полетели двери и колеса. Со звоном лопалась металлическая арматура, трещало ломаемое дерево. Несколько вагонов наехали друг на друга, из паровоза высыпался сноп искр. И вдруг оба состава разом вспыхнули. Не менее получаса мы сидели, не сводя завороженных глаз с жуткой картины грандиозного пожара.

– Бедные, бедные, они же все горят, – воскликнула миссис Челленджер и заплакала, прильнув к могучей руке мужа.

– Не стоит так расстраиваться, любовь моя, – сказал профессор, поглаживая голову жены. – К моменту взрыва находящиеся в поезде люди были мертвее кусков угля в паровозной топке. Все пассажиры умерли почти сразу после того, как поезд отошел от Виктории. Да и не только пассажиры. Вероятнее всего в живых нет ни станционных рабочих, ни даже угольщиков, загружавших состав. Не переживай, милая.

Перед моими глазами проплыли ужасающие видения.

– Подобные сцены сейчас происходят во всем мире, – произнес я. – Вы только представьте себе, что сейчас происходит с кораблями на море. Они будут плыть и плыть до тех пор, пока их не потопит шторм или пока не погаснут их топки. Громадины кораблей будут выброшены на берег или сгниют в море. И везде – в машинных отделениях, на палубах и в каютах разлагающиеся тела матросов и пассажиров. Еще долго, может быть, сотню лет, суда смерти будут бороздить воды Атлантики.

– Тогда давайте вспомним и шахтеров, – предложил Саммерли и ехидно засмеялся. – Какой прекрасный материал. Если на земле снова воцарится жизнь, то появятся и наука, а с ней и археологи, и геологи. Воображаю, что они понапишут, натолкнувшись на залежи скелетов. У них хватит фантазии принять шахтеров за постоянных жителей угольно-железных пластов.

– Я предпочел бы не слышать о таких вещах, – заметил лорд Джон. – Но лично я считаю, что жизнь на Земле не возродится. После всего, что мы видим, она останется пуста. Да и из чего, собственно, человечество может вновь появиться?

– Мир был пуст и до нас, – мрачно произнес профессор Челленджер. – Он заселялся по законам, недоступным нашим знаниям и неподвластным для нашего понимания. Тот же процесс может и повториться.

– Я надеюсь, дорогой Челленджер, вы не понимаете того, что говорите, – немедленно откликнулся Саммерли.

– У меня нет привычки, дорогой Саммерли, говорить о том, чего я не понимаю. Мои выводы строятся на многочисленных наблюдениях.

Я посмотрел на Челленджера. Он сидел, запрокинув голову, веки его медленно смыкались.

– Что касается вас, то вы – просто упрямый догматик. Таким вы и умрете, – проговорил Саммерли с кислой усмешкой.

– А вы, сэр, покинете мир лишенным воображения обструкционистом, – парировал Челленджер.

– Зато у вас, как я вижу, воображения в избытке. Уж в чем – в чем, а в отсутствии его, вас не обвинит никакой критик, – ответил Саммерли.

– Узнаю наших светил. Думаю, что они даже последний глоток кислорода хлебнут только для того, чтобы сказать друг другу какую-нибудь колкость. Ну, какая вам разница, возникнет на Земле жизнь или нет? Вас-то все равно в ней не будет.

– Ваше замечание, сэр, говорит только о вашей поразительной ограниченности, – ответил Челленджер с неожиданной резкостью в голосе. – Ум настоящего ученого не должен быть связан рамками того временного пространства, в котором он существует. Разум исследователя – это телескоп, нацеленный за пределы настоящего, этой границы между бесконечным прошлым и бесконечным же будущим. Опираясь на известное, разум должен охватывать все время от начала мира до его конца. Такие мелочи, как собственное небытие, точнее, свое физическое исчезновение, абсолютно не должно ограничивать ученого. Он обязан относиться к себе как к куску материи, которая ничем не лучше и не хуже других. Только так он способен выйти за рамки времени и пространства. Правильно я говорю, Саммерли?

Профессор забормотал что-то невнятное.

– Согласен, только с некоторыми оговорками, – неохотно добавил он уже яснее.

– Вот, пожалуйста. Слышите голос науки? Мозг идеального ученого, – продолжал Челленджер, – а я буду говорить в третьем лице, дабы меня не обвинили в самодовольстве, – должен уметь обдумывать абстрактную идею. Даже если ученый вывалился из корзины воздушного шара и падает на землю, все время падения он обязан мыслить абстрактно. Только ученые с такой нервной системой могут считаться идеальными. Они – покорители природы и хранители истины.