Затерянный мир (сборник)

– Мне почему-то кажется, что с покорением у вас сегодня как-то не получилось, – задумчиво проговорил лорд Джон, выглядывая из окна. – Мне частенько доводилось читать весьма боевитые статейки наших ведущих идеальных умов о том, как успешно они обуздали природу. Сдается мне, на этот раз природа решила за все отыграться.

– Это – временное отступление, – убежденно проговорил Челленджер. – Не пройдет и нескольких миллионов лет, как все снова восстановится. А для истории такой срок – просто пустяк. Кстати, как видите, растительный мир остается непобедимым, он сохраняется. Вон, видите? Птицы мертвы, а цветы как цвели так и цветут. А растительный мир даст толчок всему остальному. Вы и глазом не успеете моргнуть, как из болот и топей полезут микроскопические микробы, авангард великой армии жизни, коей мы на данный конкретный момент являемся арьергардом. Кстати и это – великая честь, замыкать собой марш существования. Однако, я отвлекся. Так вот, после того, как образуются простейшие формы жизни, наступит время для великого события – явления человека. Он явится на Землю и это так же неизбежно, как то, что из желудя обязательно вырастет дуб. И тогда все вернется на круги своя.

– Разве яд не убивает все формы жизни? – спросил я.

– Не исключено, что в эфирном море яд – всего лишь один из его слоев. Некий зловонный Гольфстрим в океане, через который мы плывем. Возможен, кстати, и другой вариант развития – приспособление к ядовитой среде. Возможно, некоторые виды животных даже сохранятся. Доказательством этого является, кстати, и то, что мы довольно спокойно нейтрализуем воздействие яда незначительным увеличением содержания в нашей крови кислорода. Убежден, что некоторым видам животных хватит времени адаптироваться к новым условиям.

За окном вспыхнуло пламя. Мы увидели, как из дымящегося дома высоко в небо взметнулись длинные огненные языки.

– Какой ужас, – прошептал лорд Джон. Признаться, я еще ни разу не видел его таким взволнованным.

– Чего уж теперь жалеть, – сказал я. – Мир все равно мертв, а кремация – наиболее предпочтительный вид погребения.

– Огонь может перекинуться на ваш дом.

– Я все предвидел, поэтому попросил супругу в своих приготовлениях предусмотреть и защиту от огня.

– Не волнуйся, дорогой, я все сделала. Только, знаешь, что-то голова у меня опять начала кружиться. Здесь такой тяжелый воздух!

– Сейчас улучшим, – ответил Челленджер и нагнулся к баллону. – Почти пустой. Так, значит, одного баллона хватает почти на три часа. Итак, сейчас восемь вечера, стало быть, ночь мы проведем спокойно. По моим расчетам конец должен наступить не раньше девяти утра. Один рассвет, наш последний, мы еще встретим.

Профессор включил второй баллон и на полминуты открыл вытяжку. Когда комната проветрилась настолько, что симптомы удушья у нас стали невыносимы, профессор закрыл вытяжку.

– Кстати, позвольте вам напомнить, что человек не может жить одним кислородом. Сейчас время обеда. Уверяю вас, джентльмены, когда я приглашал вас сюда, я думал не только о том, какое интересное время нам с вами предстоит пережить, но и о еде. Голодом вас морить я не собираюсь. Сожалею, что не могу воспользоваться газом, поскольку в этом случае израсходуется много кислорода, поэтому предлагаю ограничиться холодным мясом, хлебом и маринованными овощами. Полагаю, что несколько бутылочек кларета помогут оживить наш обед. Благодарю тебя, дорогая, ты, как всегда, очень заботлива.

Поистине удивительно, с каким достоинством, быстротой и одновременно уважением к гостям, качествами, присущими английским домашним хозяйкам, миссис Челленджер сервировала стоящий в центре комнаты маленький столик. Она буквально в течении нескольких минут накрыла его белоснежной скатертью, разложила салфетки и уставила незатейливыми закусками. И делала все это мисс Челленджер с необыкновенным изяществом и аккуратностью. В центре стола профессор поставил настольную лампу. Еще более удивительным показалось мне то, с каким аппетитом мы накинулись на еду.

– Аппетит – мера наших эмоций, – снисходительно произнес Челленджер. Появление в голосе профессора покровительственных ноток всегда свидетельствовало о его расположении к научным беседам, во время которых он чаще всего давал сложные объяснения простейшим фактам. – Мы пережили тягчайший кризис, а это означает возбуждение молекул и в свою очередь ведет за собой необходимости восстановления сил. И сильная печаль, и сильная радость, таким образом, должны вызывать чувство голода. Они его и вызывают вопреки романистам, которым почему-то мерещится, что все должно быть наоборот.

– Наверное, поэтому наш простой народ так объедается на похоронах, – сказал я, только потом заметив, какую бестактность я ляпнул.

– Совершенно верно, – согласился Челленджер. – Наш юный друг привел нам замечательный пример. Позвольте предложить вам еще кусочек языка, лорд Джон.