И нам пришлось снова залечь в кусты. Из зарослей, в которых мы укрывались, была видна длинная, как аллея естественная прогалина между рядами высоких деревьев. Вдоль этой аллеи, одна за другой гуськом проковыляло около ста обезьян. Они были очень сутулы, но грудь их выпирала вперед, как бочка. Из-за кривых ног, приземистой осанки и переваливающейся походки они казались меньше ростом, чем были на самом деле. На неровных местах они нередко задевали землю передними конечностями. Многие были вооружены камнями и дубинками. С некоторого расстояния они казались просто очень заросшими рыжеволосыми людьми. Через несколько минут процессия исчезла в кустах на противоположной стороне аллеи.
– Нет, мой друг, – рано. Тысяча шансов против одного, что они не начнут над нашими друзьями расправы, пока не разыщут нас, или не смирятся с тем, что мы для них неуловимы. Нужно ждать, пока они не прекратят шарить по лесу. Еще около часа нам придется сидеть в засаде. К тому времени они все вернутся в свой город; тогда мы незаметно переберемся к ним, и тут уж – чья возьмет.
Чтобы скоротать время мы решили перекусить. Лорд Рокстон, более суток ничего не державший во рту, кроме диких плодов, с жадностью набросился на консервы.
Не знаю, удалось ли мне передать типичную для лорда Рокстона манеру изъясняться. Всегда сохраняя точность и лаконичность выражений, этот до мозга костей аристократ в решительные минуты почему-то обильно пересыпал, свой лексикон просторечными оборотами кокни, почерпнутыми в лондонском районе Олбани. Как бы там ни было, лорд Джон Рокстон – прирожденный лидер. Чем больше надвигается опасность, тем образнее становится его язык, глаза разгораются необузданным огнем романтика, а острые как у Дон-Кихота усы, еще сильнее топорщатся. Он любит рисковать и при этом неизменно сохраняет холодный, трезвый рассудок. Рядом с ним я проникаюсь уверенностью, что с таким мужественным и мудрым вожаком мы не пропадем.
Позавтракав, мы сделали несколько зарубок на деревьях, чтобы в случае необходимости быстро найти обратную дорогу в наше новое укрытие, а так же знать, в какой стороне расположен злосчастный форт Челленджера. Покончив с этим, мы с туго набитыми патронами карманами, держа в руке по винтовке, наконец, выступили в поход на спасение попавших в беду товарищей. Молча и тихо мы пробирались лесом, пока не вышли к самому обрыву недалеко от того места, где в первую ночь меня укусил клещ. Здесь мы остановились, и лорд Джон в последний раз перед боем поделился со мной своими соображениями:
– В густом лесу эти нелюди могут с нами сделать все, что им вздумается, там они нас видят, а мы их – нет. Совсем иначе на открытом пространстве. Ведь мы бегаем гораздо проворнее. Значит, надо держаться открытой местности, держаться, пока возможно. Вдоль обрыва лес – реже. Стало быть, нападение начнем оттуда. Идем, не спеша; внимательно смотрим во все стороны; и, главное, помним, живыми не дадимся, будем отбиваться до последней пули. Так-то,
Взглянув вниз за край обрыва, я увидел Замбо, – тот, сидя на камне, курил трубку. Мне очень хотелось его окликнуть и рассказать, что у нас происходит. Но конечно, об этом не могло быть и речи. Ведь кругом были обезьяны. До слуха то и дело долетала их пронзительная болтовня и верещание. Всякий раз, когда это происходило, мы стремглав бросались в кусты и пережидали, пока все не стихнет. Поэтому наше продвижение вперед было медленно. В общей сложности чтобы от кустарников, где мы сделали зарубки, добраться до города обезьян, у нас ушло не меньше двух часов. Судя по исключительной осторожности, с которой сейчас продвигался вперед лорд Рокстон, мы находились совсем близко у цели. Внезапно он дал мне знак лечь на землю, лег сам и прополз несколько ярдов вперед. Вскоре он, повернув ко мне одухотворенное предвкушением боя лицо, прошептал:
– Пора, друг, скорее! Скорее! Теперь только бы успеть.
Дрожа от волнения, я ползком настиг моего компаньона и выглянул на лежащую впереди за кустами поляну. Этого зрелища я никогда не забуду, сколько бы дней мне еще не предназначила судьба. Все так невероятно и фантастично, что трудно описать обычными словами. Кто знает, может быть, нам все-таки посчастливится выбраться отсюда живыми. Пройдут годы, я буду опять сидеть в гостиной моего любимого «Дикаря» и смотреть через окно на унылую, не вызывающую сомнений в ее реальности чопорную набережную Темзы… интересно, смогу ли я сам тогда поверить, что все, о чем идет речь сейчас, происходило на самом деле, а не являлось болезненной галлюцинацией. Именно поэтому я стремлюсь поскорее все записать так, как оно было, пока у меня есть надежный свидетель. Вот он лежит рядом на траве. Он подтвердит каждое мое слово.