Затерянный остров

На следующее утро Эннис, видимо, из дружеской симпатии к Уильяму, пригласил его на съемки, предупредив, что сегодня, возможно, последний день. Уильям согласился не раздумывая. Прежде всего ему, конечно, хотелось увидеть Терри, но и на съемки посмотреть было бы любопытно. Они взяли в аренду машину и к середине утра приехали на площадку, располагавшуюся в двадцати милях дальше по берегу, у живописного входа в небольшую лощинку, на полоске белоснежного песка. Посмотреть было на что. На двух грузовиках громоздились камеры и звукозаписывающее оборудование. Великий и ужасный Джозеф Сапфир в полосатом яхтенном костюме восседал в режиссерском кресле с фамилией, написанной на спинке белой краской. Вокруг суетилась свита — то и дело кто-то срывался с места, видимо, летя со всех ног исполнять указание. Уильям заподозрил, что неудача должна караться как минимум смертной казнью, иначе все это лишается смысла. Сапфир, как явный и непреложный кесарь в этой киноимперии, непременно должен обладать властью казнить и миловать своих подданных.

Там же стоял со своими подручными режиссер фильма, Майзен. И без того на редкость некрасивый, в зеленом берете и зеленой шелковой сорочке он напоминал распаренную лягушку, не переставая курил трубку и общался исключительно со своими двумя помощниками. Тем не менее в нем чувствовалась внушительная сила. Эннис шепнул, что Сапфир заплатил Майзену бешеные деньги, чтобы переманить с теплого местечка на берлинской студии «УФА» в голливудскую глушь. Что-то в самой позе герра Майзена — в простом повороте головы — выдавало презрение ко всей этой сапфировской затее. Лягушка, снизошедшая до работы с головастиками.

Дальше толпились местные, занятые в качестве статистов. Съемки они вполне резонно воспринимали как забавный способ заработать пару франков и повеселиться на природе. Мистер Сапфир явно это чувствовал и явно раздражался, судя по тому, с какой частотой он отправлял посыльных к ответственному за массовку. Будь его высочайшая воля, десяток разгильдяев уже болтались бы на пальмах или валялись с отрубленной головой.

Еще там была мисс Аврил Пакстон — вблизи напоминающая наспех набросанный маслом портрет красавицы, однако моментально оживающая в кадре, в солнечных лучах, заменявших собой студийные софиты. Точно так же вел себя и невыносимый Карлос Дивега, вульгарный экзотический красавец. Кроме них, были и другие актеры, и среди них радостная, возбужденная Терри, при виде которой у Уильяма защемило сердце. Дополняли картину оператор и техники, а чуть поодаль расположились кружком пришедшие посмотреть островитяне — с едой, питьем, детьми, музыкальными инструментами и легкомысленным расхолаживающим отношением ко всему делу, которое наверняка уязвляло мистера Сапфира.

Когда включались камеры, все умолкали, повинуясь усиленному мегафонами окрику пятерки помощников: «Тишина на площадке!» После каждого дубля — а дубли повторялись снова и снова, раз за разом — вновь поднимался гвалт, потому что все до единого, за исключением Майзена, начинали отдавать распоряжения и делиться мнениями, перекрикивая друг друга. Островитяне, чтобы не ударить в грязь лицом перед американцами, тоже принимались драть глотку и хохотать. Уильям как зачарованный наблюдал за чередованием тишины и хаоса. Вся обстановка напоминала сумасшедший дом — в ней, как в лице Энниса, причудливо сочеталось притворство с цинизмом. Уильяму представилось, как миллионы и миллионы людей по всему миру застывают в креслах, завороженные хрупкими и недолговечными плодами фантазии мистера Сапфира, зреющими под этим голубым небом. Вроде бы в кадре Таити — сверкающая лагуна с одной стороны и величественная гора в пурпурно-изумрудной мантии с другой стороны, и в то же время это лишь иллюзия. Они хотят, чтобы у миллионов зрителей за тысячи миль отсюда захватывало дух при виде этой неповторимой экзотики, однако ни Сапфира, ни Майзена, ни остальных киношников окружающая красота не трогает, местная жизнь не волнует, а коронованные пики хребта Диадем не удостаиваются даже взгляда. Как объяснял Эннис, для них это просто «натура», продолжение студии и Голливуда.

Как же странно… Мир, начинал понимать Уильям, постепенно превращается в одну большую съемочную площадку. Наступила эпоха целлулоида, недалек тот час, когда границы между кино и действительностью сотрутся окончательно и мы перестанем отличать настоящие исторические события от съемочных эпизодов. Общими усилиями мистера Сапфира и его коллег вымысел и реальность сольются воедино.

К Уильяму с Эннисом подошел мистер Финберг, один из главных полководцев мистера Сапфира.

— Пат, мистер Сапфир просит тебя на два слова.

— Что на этот раз? — скривился Эннис. — Очередная свежая идея?

— Угадал. Хочет поменять концовку.