Опять! И ведь так и не поймешь, что это было, – что-то реальное или реакция мозга на стресс и алкоголь. Что интересно, голова не болит. Вообще ничего не болит, и чувствую себя отдохнувшим. Вот только понять бы – то, что вчера было, это реакция организма на усталость или, правда, зов? Было это имитацией попытки к бегству перегруженного мозга или я на самом деле мог уйти? Вот чего рассуждать – сейчас я ничего не чувствую, а значит, если даже чего-то и было, то теперь этого уже нет. Надо жить дальше. Здесь и сейчас.
Жорка был здесь, распластался на соседней лежанке и тяжело дышал и постанывал. Вот он, похоже, и правда, болеет. Растолкал. У, глаза какие мутные.
– Снилось чего?
– Ага. С немцами друг за другом бегали.
– И как?
– Не знаю, ты разбудил. Лучше бы самогонку пили, как же от этой клоповой настойки башка трещит.
– Да, Георгий, не приспособлен ты для благородных напитков.
– А ты, смотрю, как огурчик.
– Так я же лечился, а ты просто коньяк пьянствовал.
– Вот и делай людям хорошее.
Сегодня на улице было солнечно, и даже, кажется, будто бы пригревало, но это только кажется. Снег уже покрылся еще нетолстым и нетвердым настом и даже поскрипывал под ногами. В лагере было пустовато и относительно тихо. Первой, кто бросился в глаза, была Мария, несшая в сторону кухни два ведра, набитых чистым снегом.
– Ой, товарищ командир, вы как? А то Леонид Михайлович сказал, что вы занедужили.
Глянул на зеленоватого и морщащегося то ли от солнца, то ли от громкого Машиного голоса Байстрюка.
– Нет, Маш, что-то он напутал. Ординарец мой слегка прихворнул, но ему вроде уже лучше, – и, обращаясь к Жорке, участливо поинтересовался: – Тебе ведь лучше?
– Угу, – Георгий еще и попытался согласно мотнуть головой, но от того больше скривился.
– Съел, наверно, что-то несвежее.
– Вот уж нет, – Маша воинственно вскинула подбородок. – У нас на кухне тухлятина не водится.
Затем внимательно присмотрелась к ординарцу, перевела такой же изучающий взгляд на меня и снова обратно.
– Скорее, не съел, а выпил.
– Ну, и такое может быть, – решил я увести разговор с опасной темы. – А Михалыч-то сейчас где?
– На продуктовом был.
– А, ну мы тогда пошли. Лекарство взять нужно. Для ординарца.
– Ну, идите – лечитесь.
– Жор, – спросил я спутника, когда отошли подальше. – А неплохая бы жена была?
– Мегера, пока маленькая, как вырастет, сущий дракон будет.
Да, пока здоровье Георгий не поправит, будет смотреть на мир букой.
– Как здоровье, командир? – встретил меня дежурной фразой Кошка. Ох, чувствую, услышу я ее сегодня несчетное количество раз.
– Нормально, а вот этого болезного надо подлечить.
– Да, стоит, – старшина смерил болезного взглядом и тут же прервал его движение в сторону двери землянки. – Здесь постой, тут и воздух посвежей, да и ценного ничего не заблюешь.
Услышав последнюю фразу, Байстрюк икнул и зажал рот рукой.
– Во-во, и я об этом.
Вышел он, буквально, через десяток секунд, протягивая Жорке граненый стакан, наполненный чуть более чем на треть мутноватой жидкостью. Болезный схватил сию чашу благодати и опрокинул в себя ее содержимое, так и застыв на несколько секунд.
– Верни тару. Это тебе не кружка, разобьешь еще.
Как можно разбить такой крепкий стакан, когда кругом снег, я не понял, но Жорка быстро выполнил команду. Знал, что с хозяйственным старшиной шутки плохи.
– Может, тебе тоже?
– Нет, я в порядке. Лучше скажи, что я проспал.
– Все ревизора ищут. Ну, кто не в карауле и не на учебе. Клещев вернулся, сейчас спит, но просил разбудить сразу, как у тебя время появится свободное.
– Он в третьей?
– Да.