Затерявшийся в кольце бульваров

– А зачем? Захочешь – сам расскажешь. Не захочешь – и я тебя не заставлю. Знаешь, как у Визбора: «Уходишь – счастливо. Приходишь – привет». А у монахов была такая традиция: один ушел, послал его игумен по делу, и вернулся только через два года. А его сосед, с кем он келью делил, ничего не спросил, стол накрыл, постель постелил, улыбнулся и спать лег. К тому же я тебя видел и слышал вчера.

– Ну, видел – понятно где, а вот как слышал? – спросил Дорин, уплетая завтрак.

– А ребята теперь динамики из магазина наружу выставили. Я вчера целый день слушал и знаю теперь, кто всегда заботится о нас, кто любит нас и чего мы достойны. А еще видел, как два парня и девушка слово отгадывали: плоскость, ограничивающая пространство сверху. И отгадали, знаешь, что оказалось? «Поталок…» – прямо вот так, со второй буквой «а».

Совершенно неожиданно Яков жестом фокусника извлек из кастрюльки две небольшие металлический трубочки, издалека похожие на батарейки, только без ярких наклеек.

– Что это? – спросил Андрей, убирая со стола.

– Батарейки, – невозмутимо ответил Маркиз. – Они, если их поварить, еще несколько часов работать могут. А ты вообще-то вчера ничего выступил, толково. Ухо-то загримировали, поди? Я думал, опять парик оденут.

Дорин с любопытством смотрел, как Яков вставил батарейки в диктофон, нажал какую-то кнопку, приблизил его к лицу и сказал:

– Раз, два три. Проба. Вообще терпеть не могу телевидения. Закрыть раз и навсегда. Раз, два, три. Проба.

Он посмотрел на игрушку в своей руке, нажал еще какие-то кнопки, послушал запись – диктофон работал нормально.

– А чем тебе телевидение не нравится? – спросил Дорин, растягиваясь на своем топчане. – Нормальное телевидение, как везде.

– Знаешь, у меня один знакомый, почти родственник, работает там, – отозвался Маркиз, – и вот он несколько лет назад как-то договорился и начал получать из Европы и Америки записи боксерских матчей. И придумал такой финт ушами. Открыл какие-то конторы, принимал ставки на эти матчи, а крутил их там, как идущие в настоящий момент, в «режиме реального времени», как сейчас говорят. Как ты думаешь, кто всегда выигрывал?

– Ну, неприятно, конечно, – ответил Андрей, – но только если один человек – сволочь, то при чем здесь все телевидение?

– Там все такие, – вздохнул Яков. – Я уже не говорю про то, что и как они поют в твоем телевидении.

– А знаешь, – вспомнил Дорин. Он даже сел на своем топчане. – Я там вчера твоего знакомого встретил…

– Кто такой? – насторожился Маркиз.

– Зовут его Саша, фамилия не то Тряпкин, не то Тряпочкин…

Яша удивленно смотрел на Дорина.

– Он там электриком работает. – И, видя недоумевающее лицо Маркиза, добавил: – У него когда-то давно стихи в журнале опубликовали.

– А, Ветошь, – обрадовался Яша. – Как он живет?

– Да живет-то ничего, ментам меня сдал.

– Это он может, – кивнул Маркиз. – И потом на плече у тебя плакать начнет, чтобы ты его пожалел за такой тяжкий труд. Ты долго валяться-то собираешься?

– Опять клянчить? – скривился Андрей.

Настроение у него сегодня было особенное. Может быть, из-за солнца за окном, может быть, из-за ребер, может, из-за того, что завтра в разговоре с Дудоладовым он попробует найти какую-то защиту от всех своих напастей. Да мало ли какие пустяки могут привести человека в хорошее настроение.

– Я ведь почти здоров уже, может, чего другого придумаем? – попросил он.

– Да кто тебя к метро-то пустит? Ты теперь личность известная. Так что нельзя тебя пускать, разве что с хрестоматийным текстом: «Подайте бывшему депутату Государственной думы». У тебя сегодня другая задача.

– А что мне вчера этот Лоскутов сказал, – обрадовался Андрей, – что ты – ученый человек, публикации имеешь, придумываешь всякие проекты. Правда это? Расскажи, и пойдем.

– Публикации, говорит, имею… – саркастически сказал Яша. – Я о них уже думать забыл.

– А ты в какой науке прославился? – не отставал Дорин. – Математик? Физик-термоядерщик? Микробиолог?

– Ладно, когда будет время, расскажу. – Маркиз спрыгнул со своего топчана и захромал к двери. – А сейчас на работу.

– Не пойду, пока не признаешься, – смеясь, отозвался Андрей, – должен же я знать, с кем кров делю.

– Вот здесь, под моим топчаном, – нехотя начал Яша, – лежат несколько книг – «Труды по знаковым системам» называются. Издавали их в городе Тарту в советское время. В одном из них действительно есть моя статья.

– Про что?

– Ты знаешь, есть такой жанр в религиозных песнопениях, называется «Акафист»? И всегда, за исключением тех, что написаны в последнее время, все кондаки и икосы, а это отдельные части Акафиста начинаются с одних и тех же слов. В разной форме, но корень всегда один. Например, первый кондак – со слова «избранный», второй – со слова «видев». Первый икос со слова «ангел», второй – со слова «разум», ну и так далее. И я подумал, а может, это акростих?

– А что это?

– Акростих, – Маркиз покачал головой, – это стихотворение, первые буквы каждой строки которого составляют какое-нибудь слово или фразу. Понятно?